Но плохо было то, что в этой суете они потеряли Мещерского. По плану забрать его из института должна была другая машина сопровождения. Ведь без него они даже не могли опознать того, кого задержали так тихо, бесшумно и профессионально.

В машине тип в сером костюме сначала хранил яростное молчание. А затем начал громко, а затем и очень громко выражать свое несогласие с ситуацией и задавать вопросы: кто вы такие? Как вы смеете? В чем дело? В общем, вел себя вполне адекватно ситуации.

Никита заметил и то, что, когда они проезжали Лубянку, задержанный явно заволновался. Но когда машина миновала известное здание со строгим подъездом, а потом и Малый театр, быстро успокоился. Когда в Никитском переулке конвой вывел его из машины и повел через бюро пропусков в управление розыска, он мельком глянул на «вывеску», и лицо его выразило живейший интерес.

В общем, задержанный был крепкий мужик. И орешек тоже крепкий. Колосов сразу смекнул это: уж больно профессионально он почувствовал ствол и не стал делать в такой ситуации резких движений. Что называется, добровольно подчинился грубому насилию.

А это означало... Эх, знать бы только, что это означало на самом деле.

До приезда Мещерского безымянного типа в сером костюме заперли в одном из кабинетов розыска. Без объяснений. Конечно, это было беззаконием. Конечно...

Но вот позвонили из машины сопровождения — Мещерского подобрали и везли в главк. Колосов спросил у него по рации: «Кто?» — «Астраханов! Но, Никита, он там был не один! — воскликнул Мещерский в великой тревоге. — Там, кроме него, были еще и...»

И вот тут-то Никита и понял окончательно: операция провалена. С такой фиговой подготовочкой ходить только в валенках по весне на охоту на глухарей. Но задержанный ждал. Работать с ним было необходимо. И перед тем как встретиться с фигурантом лицом к лицу, Никита еще раз мысленно суммировал то, что знал об этом человеке со слов Мещерского и из отчета Кати.

Конечно, не бог весть что, но все же какая-то информация. Какое-то поле для маневра. Особенно Никиту заинтересовал тот факт, что Астраханов, этот потомок некоего казачьего офицера, возглавлявшего в начале века военную экспедицию в какую-то там Тмутаракань, по зову крови — не иначе, крови буйной, терской казачьей по генам своим — не кто иной, как заядлый лошадник и даже, кажется, мелкий коннозаводчик. Колосов не забыл рассказ Мещерского о посещении конюшни, принадлежащей военным историкам в Берсеневке.

Мещерский особо подчеркнул, что Астраханов — великолепный наездник. Ну, что ж — это было уже кое-что. И если обратиться к архивам... Дело Сергея Головкина — Удава. Подмосковный потрошитель, на совести которого было более десятка детских жизней, тоже был страстным лошадником. Профессионально увлекался коневодством, работал на конеферме в подмосковных Горках. Никита отлично помнил фотографии Удава из спецальбома: потрошитель тоже был классным наездником. Фотографии запечатлели его верхом на великолепном сером в яблоках племенном жеребце — гордости конезавода. На лошадях же попроще Удав в свободное от работы и душегубства время катал в жокейской тележке окрестных мальчишек, слетавшихся на территорию конефермы «глядеть выездку» как мухи на мед.

Итак, прецедент «наездника» в криминальной практике уже имелся. Любовь к братьям нашим меньшим уживалась в душе Удава с самыми мрачными и жестокими страстями. Правда, чужая душа — потемки. За годы работы в милиции Колосов усвоил это очень четко, так что... Увлечение Астраханова он пока что просто взял на заметку в своих будущих наблюдениях и размышлениях над личностью этого так нежданно-негаданно попавшего в поле их зрения фигуранта. Однако все это пока что были лишь домыслы, криминальная лирика. Фактически же законных оснований не только к задержанию, но и для допроса Астраханова у них не имелось.

Дело могло окончиться грандиозным скандалом. А то еще и чем похуже, учитывая связи и «крышу» «югоармейцев». Но Никита за годы работы в розыске усвоил и другое: волков бояться — в лес не ходить. А уж если ходить, то... Если уж топать с берданкой на глухарей...

— Слушайте, ну хоть кто-нибудь, хоть один здешний мент объяснит мне, что произошло?! — Астраханов... Нет, не человек с такой фамилией — фейерверк холодного бешенства встретил Колосова, едва тот с папкой чистых протоколов допроса подозреваемого, одолженных для солидности в следственном управлении, переступил порог узилища, где вот уже полтора часа мариновался задержанный.

Прежде чем отвечать, Колосов откровенно в упор разглядывал фигуранта. Да, крепкий мужик. Умный, волевой. Злой как черт, но, возможно, злость и напускная... Если это действительно ОН — выдержка у него, как у Кима Филби, умноженного на пять Штирлицев и шесть «Подвигов разведчика». Бешенство и разыграть недолго, была б артистическая жилка. А глотка — луженая.

— Да вы присаживайтесь, пожалуйста, Василий Аркадьевич.

— Сижу полтора часа в этом клоповнике! Что происходит? Что за произвол?! — Астраханов снова рявкнул — аж стекла дрогнули.