Гиньяр стал тащить обеими руками, и наконец героическими усилиями им удалось освободить Дюма от робы. Он тотчас же залез в мешок к товарищам, с наслаждением закурил трубку и стал маленькими глотками потягивать спиртное.

Наступило самое приятное время суток.

Несмотря на усталость, ломоту в ногах и боль во всем теле, моряки не теряли веселости.

Окутанные облаками пара и табачного дыма, они беседовали обо всем понемногу: об экспедиции, о родных краях, о Франции, где сейчас цвели вишни, о солнечном теплом апреле…

В Париже, наверное, уже продают первые овощи, их привозят туда из прекрасного теплого Прованса, родины Дюма.

А в тропических странах люди изнывают от зноя. Просто не верится!

Бедные матросы! Кутаясь в заиндевелый меховой мешок, они мечтали о красивых цветах, яркой зелени трав, палящем солнце в краю, где растут пальмы и манго! Где среди густой листвы порхают пестрые птицы и весело носятся мотыльки! Где полуголые люди блаженствуют в тени вечнозеленых деревьев, посасывая апельсин, очищая банан или разгрызая плод манго.

С моря дует прохладный ветерок, и короли этого цветущего рая засыпают, одурманенные ароматом цветов, словно крепким пьянящим напитком.

Но вот в мир прекрасных мечтаний вторгается грубый топот тяжелых сапог. Это возвращаются с дежурства часовые. Волшебное видение исчезает, уступая место суровой действительности: они в стране льдов!

Это подтверждает доносящийся издалека вой ветра. Он гуляет по гребням заснеженных скал. Необозримые ледяные поля время от времени вздрагивают и с оглушительным треском ломаются.

Пар, скапливающийся в палатке, оседает мельчайшими снежинками на предметы, на лица засыпающих людей.

Наконец сон смежил веки, воспаленные ярким блеском снега на солнце.

Было девять часов вечера.

Если не появятся медведи и волки, если ветер не вывернет воткнутые в лед колья палатки, если ее не придавит снегом, а вместе с ней и обитателей, до семи утра можно будет отдыхать.

Каждый час сменялись часовые. Возвращаясь с дежурства, они старались не шуметь, чтобы не будить спящих. Дюма, как вы уже знаете, поднимался в шесть утра, когда мороз особенно жесток, потягиваясь и бормоча проклятья, вылезал из мешка и шел зажигать спиртовую печку.

К утру в палатке становилось теплее.

Но отдых кончался, и люди старались насладиться его последними минутами. Так не хотелось вылезать из мешка.

Все ждали, когда растопится снег в брезентовом ведре, своего рода «кипятильнике».

Дюма деревянной лопатой соскабливал с внутренних стекол палатки намерзший за ночь лед.

Капитан только что возвратился в палатку и следил за действиями Тартарена. Д’Амбрие встал еще на заре, чтобы произвести метеорологические наблюдения.

Каждое утро, едва продрав глаза, моряки задавали один и тот же вопрос:

— Вода закипела?

— Как там котелок?

Заболевшие молчали, им ничего не хотелось, только полежать, хотя бы до завтрака.

Дюма буквально разрывался на части, зато все успевал. Даже подать возвращавшимся с дежурства горячий кофе со спиртным. При этом широкая улыбка не сходила с его доброго лица.

Крепка матросская дружба. К больным товарищам относились сочувственно. Приносили им еду к постели и даже готовы были взять на себя их обязанности.

Но не пристало моряку нежиться в постели из-за какой-то чепухи! Подумаешь, горло заболело!

К несчастью, доктор обнаружил, что у некоторых покраснели веки и им стало больно смотреть на свет.

Уж не офтальмия ли?

И Желен велел всем выйти наружу, чтобы проверить действие света на сетчатку глаза.

Тут многие вскрикнули и закрыли глаза руками.

— Ну?

— Мне показалось, будто мозг прожгло, будто я на солнце посмотрел, и теперь у меня перед глазами синее, розовое, желтое!..

— Ладно, обойдется, — сказал врач. — Только не снимайте защитные очки!

У пяти матросов Желен нашел симптомы офтальмии и, очень встревоженный, машинально повторил:

— Очки, обязательно очки, и немедленно закапать в глаза капли!

Сборы в дорогу между тем шли полным ходом.

Моряки переодевались, меняли обувь, складывали палатку. Полотно, пропитавшись за ночь испарениями, на морозе задубело, и его пришлось ломать, а потом утаптывать ногами, чтобы кое-как сложить и привязать к саням.

Четвероногие, спавшие прямо на снегу, как наши — на соломе, давно проснулись, позавтракали сушеной рыбой и теперь играли, гоняясь друг за другом с веселым лаем.