— Я не думал, что это важно, — бормочет он, — поскольку точно не буду вредить ей.

Он засовывает шестерню в свой мешок.

— Положи на место, вор, — говорю я.

— Но…

— Как и все остальное.

Деррик неохотно вытаскивает деталь из сумки и бросает на стол. Затем еще одну. И еще одну.

— Ты ведь не станешь увольнять Дону?

— Конечно стану, — говорю я. — Господи, эта бедная девочка должна покинуть страну! Не думаю, что в Вест-Индии есть фейри, так ведь?

Деррик смотрит на меня, словно говоря: «Ага, размечталась».

— Она лучше всех убирает у меня дома, — канючит он, доставая из своего мешка золотую пуговицу, которую, судя по всему, взял из папенькиной гардеробной. — И пользуется этой своей субстанцией с запахом роз. Это наводит меня на мысли о весне, водопадах и прекрасных девушках.

Я закатываю глаза.

— Насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы я и дальше подвергала опасности свою рассеянную служанку лишь потому, что тебе нравится запах ее моющего раствора?

— Ну… — Он выглядит немного смущенным. — Айе.

— Что ж, по крайней мере это честный ответ. — Я открываю дверь в гардеробную и вздыхаю. Повсюду разбросаны оборки и шелка, юбки и подъюбники. — И неудивительно, что ты хочешь ее оставить. Кому-то же нужно прибираться здесь.

Деррик, жужжа крыльями, взлетает и устраивается у меня на плече.

— Я предпочитаю, чтобы она этого не делала. Мне так больше нравится.

— Это выглядит отвратительно!

— Как ты смеешь! — Его крылья бьют меня по уху. — Ты оскорбляешь мой дом.

Его крылья ранят меня.

— Следи за своим поведением или сегодня не получишь от меня ни капли меда.

Деррик успокаивается и садится возле моей шеи.

— Жестоко.

Деррик мог бы красть отовсюду, если бы захотел. Но именно моя готовность снабжать его запасами меда и постоянная потребность штопать одежду делают его счастливым. Крошечные феи — штопальщики непроизвольные. Они известны воровством изношенной одежды, чтобы постоянно быть при деле, — Деррик говорит, что это держит в форме его правую руку. Мед — это то, что он предпочитает получать за свои услуги, даже несмотря на мои намерения снабжать его медом независимо от того, шьет он или нет. Он без ума от этого.

— Со мной можно идеально сосуществовать, и ты это знаешь, — говорю я. — А сейчас, если не возражаешь, я собираюсь одолжить твой дом, чтобы переодеться.

Деррик взлетает с моего плеча и возвращается на стол. Подозреваю, что во время моего отсутствия будут украдены еще детали.

Я закрываю за собой дверь гардеробной и нажимаю на кнопку, чтобы включить свет. Вряд ли хоть какие-то платья остались на полках. Воздух наполнен ароматом роз. Я неохотно признаю, что Деррик прав — пахнет действительно божественно.

Я быстро развязываю бант, затянутый на груди. Кровь присохла к ткани, и я вздрагиваю, снимая многослойный подъюбник и сорочку, которые стесняли меня весь вечер. Следующими идут обе кобуры на бедрах — для пистолета и скин ду.

Осмотрев себя, я обнаруживаю пять поверхностных и четыре глубоких пореза, рассекших веснушчатую кожу прямо под грудью. На глубокие нужно будет наложить швы.

Я провожу пальцами по воспаленной коже на ребрах. Никто не знает, что под красивыми платьями я скрываю тело с рубцами, порезами и синяками. Старые раны покрывают мои бедра, живот, спину. Они мои медали. Мои тайные символы выживания и победы. И мести. Я могу назвать каждого фейри, оставившего шрам. И я помню, как убивала каждого из них.

Со вздохом я откидываю крышку сундука, достаю швейный набор, ложусь на пол посреди разбросанных платьев и поворачиваю ключ в основании шкатулки. Крошечные механические паучки ползут по моей груди и животу, накладывая швы на израненное тело.

Я закрываю глаза. И слушаю движение их тел, шепот крошечных механических деталей, трущихся друг о друга по мере того, как тонкие ножки пробираются по моей коже.

Они колют меня снова и снова, прижигая и протягивая тонкую нить сквозь мою чувствительную плоть. Наконец я чувствую, что они закончили и ползут обратно в шкатулку.

Я открываю глаза и кладу набор обратно в сундук. В гардеробной царит тишина. Мои талия и грудь покрыты кровью из четырех заштопанных ран, которые станут новыми медалями.

Я тянусь за тканью, чтобы стереть кровь, и достаю из-под платьев старый изношенный тартан.

У меня перехватывает дыхание, на глаза наворачиваются слезы, а грудь начинает болеть.

Я заталкиваю тартан в сундук и с шумом захлопываю его, пытаясь перевести дыхание.

Это, должно быть, Деррик выкопал тартан из самого дальнего угла гардеробной.