Так прошли часы. Что теперь? Надо бы вернуться в Венецию, это на автобусе полтора-два часа. А можно отправиться на разрекламированное повсюду озеро Гарда, которое совсем близко от Вероны, всего в тридцати километрах. Самое большое озеро в Италии, между прочим. Там и заночевать, отели на берегу есть. И провести там день или два. Судя по всему, красоты там отменные: Ломбардия, склоны Альп, нет изнуряющей жары, водная гладь под солнцем, аквапарк и даже океанариум, с ума сойти!.. В общем, есть выбор: в Венецию или на это озеро. Или никуда не ехать сегодня, остаться в Вероне еще на день? Или… ну, скажем, махнуть в Милан, глянуть на театр Ла Скала, который, как утверждал экскурсовод, «от нашей Беатриче делла Скала», да и вчера старик не раз говорил о Милане, о Ла Скала. Если в Милан, то это тоже пара часов всего-то. Ну так что, куда, как?

Странно или нет, но, оставшись еще на ночь в Вероне, Петр назавтра поехал не в Милан или на озеро Гарда, а в Леньяго. Некая навязчивость не давала покоя. А ведь хотел просто путешествовать, ни о чем не думать, если такое вообще возможно.

Опять на рейсовом автобусе, который через Верону следовал из Брешии. Полчаса – и на месте. Потом пешком. Вот та улочка, вот и дом Сальери – музей, медная табличка, колокольчик, исполняющий роль звонка. Как уже знал Петр, сей колокольчик, если дернуть за его язычок, отзовется звонком только в покоях синьора Антонио – в музейных комнатах и жилых, которые занимал старик.

Дверь открыл мальчик – тот самый, с темными кудряшками. Молча глянул снизу вверх, затем спросил высоким голоском:

– Вы в музей, синьор?

– Нет, к синьору Антонио. – И добавил: – Мы с тобой уже виделись, я был позавчера, ты меня не помнишь?

Тот пожал плечами:

– Да? Нет, не помню. Но если вы к маэстро, то его сейчас нет. Подождете?

– А когда он будет?

– Скоро. Он пошел на почту.

– Тогда подожду. Пропустишь меня?

– Прошу, синьор – Мальчик отступил на шаг, потом прикрыл за Петром дверь и щелкнул задвижкой. – Маэстро просит хорошо закрывать, а то нас уже пытались ограбить, – произнес заученно-спокойно, как на уроке.

«Господи, и здесь грабители!» – покачал головой Петр, но ничего не сказал. Интересно, что тут можно взять, какие ценности? Не портреты же, не партитуры или диски с музыкой Сальери! Бред какой-то…

Сняв шляпу и повесив ее на крючок вешалки у двери, он прошел за мальчиком – по лестнице на второй этаж, в музейные комнаты и наконец в ту, где стоял клавесин.

– Я разучиваю это аллегро, маэстро сказал, чтобы к его приходу… – Мальчик не договорил и уселся за инструмент. – Извините, я буду играть.

– Конечно, маэстро! – пошутил Петр, улыбнувшись. – Играйте, играйте, я с удовольствием послушаю, если не возражаете. Можно? Вот и хорошо – Уселся рядом в кресло и тут вспомнил: – Кстати, мы не представились друг другу. Меня зовут Петр, я из России. Синьор Пьетро из России, в общем.

Мальчик, оторвав взгляд от нотной тетради, раскрытой на пюпитре, тряхнул кудряшками:

– Очень приятно, синьор, а я – Джузеппе.

– Хорошее у тебя имя. Как у Гарибальди.

– Да, как у Гарибальди, но вообще-то это имя от Иосифа. Ну в Библии – Иосиф, а у нас в Италии – Джузеппе. Это мне маэстро объяснил.

«Вот кто у нас образованный, выходит!» – хмыкнул про себя Петр, а вслух сказал:

– Это прекрасно – про твое имя, и про маэстро тоже, он молодец.

– Конечно, – согласился Джузеппе, – он много знает и учитель добрый, плату не берет.

Вот как! Прямо второй Сальери, тот тоже не брал с малоимущих, вспомнил Петр рассказ старика.

Мальчик начал играть. Полились быстрые, веселые звуки. И какой темп! И, кажется, без фальши. И это в десять лет? Невероятно!

Так длилось несколько минут. Вдруг клавесин стих, и мальчик засмеялся.

– Ты что? – удивился Петр.

– Хорошо! Хорошее место, вот это, очень хорошее – И он повторил последнюю музыкальную фразу. – Чувствуете?

Оставалось приврать:

– Конечно.

– Правда? Ну так это же Моцарт! Его аллегро из концерта для клавесина, номер один-три.

– А вы с маэстро и Моцарта играете?

– А как же! И его тоже. А что?

– Нет, просто любопытствую.

– А знаете историю? – Джузеппе вдруг оживился, даже засветился весь. – Еще маленьким, Моцарт ездил с отцом по разным странам, выступал и играл на клавире даже с закрытыми глазами, отец завязывал ему платком. Это очень нравилось публике. Так вот однажды, – он опять засмеялся, – на одном из концертов на сцену вдруг выбежала кошка. Кошка, представляете? Моцарт прекратил играть и помчался за ней. Забыл о публике – ведь тут кошка! Отец строго прикрикнул на него, а Моцарт: «Ну, папочка, еще чуть-чуть, ведь клавесин никуда не денется, а кошка убежит!»

Петр засмеялся вслед за мальчиком.

– Представляю, как хохотала почтенная публика! – проговорил потом.

– Да, я тоже… Ладно, синьор, извините, я играю дальше, а то… маэстро, он добрый, но строгий.

И опять полились звуки – веселые, будто щекочущие, будто детская шалость, радость, и всё. Такую музыку играть бы по утрам. То есть чтобы, проснувшись, слышать это самое клавесинное аллегро юного Моцарта, и чтобы так начинался день, и чтобы так было всю жизнь, и тогда… тогда ничего плохого или страшного никогда не случится. Так, что ли? Да, бывший романтик, а теперь циник, именно так.