От воспоминаний о матери Мишелю сделалось ещё тоскливее, и к его стыду Саша это заметила. Развернувшись, она остановилась перед ним и посмотрела снизу вверх и, коснувшись его руки, прошептала еле слышно:

– Ваше величество! Улыбнитесь! Ну, пожалуйста, улыбнитесь! У вас ведь такая красивая улыбка…

Эти слова заставили её испугаться собственной смелости, однако улыбка Мишеля, и впрямь красивая, развеяла все её сомнения в одночасье. Саша тут же улыбнулась в ответ и, подхватив юбки, поднялась по ступеням в вагон. Одной рукой протягивая проводнику билет, а второй по-прежнему держа мороженое – такая непосредственная, такая беззаботная, милая, простодушная и бесконечно красивая…

Мишелю оставалось только вздохнуть и последовать за ней, на ходу обещая себе постараться не ходить с таким мрачным лицом, а быть чуточку, ну хоть чуточку дружелюбнее!

И ему это почти удалось. Всё время в пути он вёл себя образцово-показательно, почти идеально и даже позволил себе рассмеяться над очередной забавной историей из Сашиной практики. А та из последних сил старалась сохранять непринуждённость, но бесполезно. К концу пути у неё ощутимо дрожали руки от волнения, а голос обещал сесть с минуты на минуту, особенно в те моменты, когда Мишель смотрел на неё так… Как никогда не смотрел прежде.

Когда состав прибыл на станцию, Саша помедлила, прежде чем выйти из купе. Собралась с духом, задержалась на секунду перед зеркалом, что висело на двери, и окинула себя критическим взглядом. Что ж, недурственно! Новая причёска её невероятно красила, да и в целом выглядела куда более аккуратной, нежели простая коса, перекинутая через левое плечо.

А уж премилая фетровая шляпка, удачно подходящая под недавно купленное светлое платье из муара – эта шляпка и вовсе делала её похожей на аристократку! Саша гордо вскинула голову, чуть приподняв подбородок, пытаясь копировать манеры так нравящейся всем Ксении Андреевны, но, увы, не преуспела в этом. Шляпка едва не свалилась с её головы, спасли только две жемчужные булавки, которыми та была приколота к волосам – а иначе неминуемо упала бы, какой позор! Саша удручённо вздохнула и, поправив загнутые поля, решила, что все попытки хоть на шаг приблизиться к изяществу и безупречности Митрофановой заведомо обречены на провал. Обозвав себя безнадёжной деревенщиной, она опустила голову и вышла из купе вслед за Мишелем. Его величество, должно быть, уже заждался и страшно зол на неё, а его терпение Саша не хотела испытывать, прекрасно зная, какой у него порой бывает горячий нрав.

Однако его величество на промедление внимания не обратил и сказал только, когда она остановилась рядом:

– Похоже, будет дождь.

Саша подняла голову, на этот раз старательно придерживая шляпку, и только теперь заметила серые грозовые тучи, что кружили над Москвой и Подмосковьем вот уже целую неделю как. А она была так занята, что не обращала внимания на погоду!

– Это плохо? – с запозданием спросила она у Мишеля. – Разве у вас нет кареты?

– Алексей забрал к себе в Москву последний выезд, – отозвался Мишель. – Я попросил прислать сюда парочку лошадей для нас. Если хочешь, можем взять наёмный экипаж и доехать до усадьбы. Или прокатиться верхом, – он вроде как попробовал улыбнуться. – Ты умеешь ездить верхом?

Саша демонстративно не ответила, сделав большие глаза и прижав к груди руку.

– Почему-то я и не сомневался, – тихонько сказал ей Мишель и кивнул в сторону стоянки извозчиков, где прохлаждался в бездействии Игнат, Сашин хороший знакомый.

Лошадей они, конечно, взяли, предпочитая рискнуть и обогнать непогоду, прежде чем та доберётся до Большого дома, но тут Сашу ждало ещё одно испытание. Она представить себе не могла, до чего захватывающее это окажется зрелище – Мишель Волконский в седле. Дорожные брюки облегали его длинные крепкие ноги, а под тёмным пиджаком угадывался широкий разворот плеч, и Саша невольно погрузилась в воспоминания, как она той ночью держалась за эти самые плечи, прижимаясь к его груди…

Игнат, тактичностью не блиставший, заметил, с каким очарованием Сашенька смотрит на его хозяина, и с улыбкой спросил:

– Так и будем видом любоваться, барышня?

Застигнутая врасплох, Саша залилась краской и поспешила забраться в седло, благодаря Господа за то, что смятение её заметил один только Игнат, и больше никто.

«А впрочем, он и так давно всё про меня понял. Надо быть просто слепым, чтобы не заметить, я же совершенно не умею скрывать своих чувств!» – с досадой на саму себя думала Сашенька. И всякий раз вздыхала украдкой, а потом смотрела на Волконского и вздыхала снова, и снова, и снова.

И всё равно они не успели. Прогулка верхом оказалась чудесной, тяжёлый воздух перед грозой пах полевыми цветами, но, увы, гроза положила преждевременный конец этой идиллии. Ливень обрушился на них, когда большая часть пути оказалась позади. Большой дом уже виднелся у подножия холма, но знакомые очертания тотчас же исчезли, когда из-за сплошной пелены дождя стало совершенно невозможно что-либо различить.

– Боже, моя шляпка! – пролепетала Сашенька, приподняв левую руку, словно ещё стараясь защититься от дождя, который теперь был повсюду и щедро поливал засохшую землю.

А Мишель, успевший отъехать чуть дальше, обернулся на неё и, заметив её смятение, вдруг рассмеялся совершенно искренне. Конечно, ему-то что переживать? Он вполне в состоянии купить себе с десяток новых шляп и костюмов, а она, между прочим, потратила половину своего жалованья на это милое легкомысленное изделие из фетра с цветочками!

– По-вашему, это смешно?! – с подобием на гнев, спросила Саша, стараясь перекричать шум дождя. Мишель если и услышал её, то предпочёл не отвечать. Подъехав к ней чуть ближе, он остановил своего коня и сказал, махнув рукой в противоположную сторону от усадьбы, к реке: