– Ой, ну просто камень с души! – проворчал Владимирцев, старательно изображая недовольство. Хватило его, впрочем, ненадолго. Тут же он расхохотался и, раскрыв объятия, дождался, когда Мишель подойдёт к нему. И когда они крепко обнялись, он шепнул еле слышно: – Дружище, я так рад, что ты не забыл обо мне!

О да, не забыл. И о подарке тоже не забыл. В руки Владимирцеву легла небольшая продолговатая коробка, завёрнутая в коричневую бумагу и перевязанная лентой. Тот с невероятным возбуждением принялся распечатывать, видно, сразу догадавшись, что там. Саша не без любопытства встала у него за спиной, заглядывая через плечо, и тихонько ахнула, когда Владимир Петрович извлёк из коробки ручной работы револьвер с белой резной рукояткой из слоновой кости.

– Ему ни в коем случае нельзя дарить такие вещи, он же непременно застрелится! – прошептала Сашенька, глядя на Мишеля в растерянности. Володя сделал вид, что её слов не услышал, а может и впрямь не услышал, зачарованно разглядывая оружие. А Мишель с усмешкой сказал:

– Ну не такой же я идиот. Патронов там нет, Владимир, можешь не искать. Их ты получишь, когда восстановишь своё доброе имя в моих глазах. А для этого тебе придётся постараться! – Это было произнесено вроде бы и в шутку, но в то же время с намёком. Владимирцев улыбнулся, вроде как пристыжено, и кивнул.

– Я попытаюсь, Миша. Спасибо тебе! Мой батюшка, помимо элитного вина, собирал также раритетное оружие, и я кое-что понимаю в револьверах прошлого века! Достаточно для того, чтобы догадываться о его стоимости. Благодарю тебя от всей души!

«Ну ещё бы, это вам не мои жалкие папиросы!» – подумала Сашенька с тоской, искренне сожалея, что слишком стеснена в средствах, чтобы широким жестом подарить Владимирцеву что-то по-настоящему стоящее, как этот револьвер, к примеру. Впрочем, переживала она напрасно, Володе важнее всех подарков было её внимание, её улыбка. И ничего больше уже не нужно было для счастья бедному офицеру.

– Я схожу за чаем, – произнесла она и, не сдержавшись, вновь сделала красивый реверанс, когда поняла, что Волконский на неё смотрит. Улыбаясь, она проследовала к двери, такая лёгкая и изящная, а оба товарища, как по волшебству, повернулись и смотрели ей вслед… Мишель спохватился первым. Тряхнув головой, он постарался прогнать наваждение и повернулся к Владимирцеву, который даже и не пытался скрыть, как он очарован.

– Она просто чудо! – без малейшего стеснения объявил он, когда понял, что выдал себя с головою.

– В самом деле? Пару дней назад ты утверждал обратное!

– Я был глупцом! – простодушно ответил Владимирцев, всегда умевший признавать свою неправоту, в отличие от некоторых. – Обиженным на жизнь глупцом! Моя Наташа, она… своим поступком внушила мне, что все девушки одинаковые! А видишь, оказывается, это не так! Встречаются и достойные. Я знаю, тебе, возможно, тяжело это понять, учитывая то, из какой она семьи, но… Знаешь, Мишель, я женился бы на ней без раздумий, если б только мог!

Тут Волконский позволил себе высоко поднять брови, весьма и весьма изумлённый такому искреннему признанию. Владимир невесело улыбнулся, наблюдая его реакцию, и кивнул в ответ.

– Да-да, глупо звучит, я знаю. Но она… она чудесная девушка! Никогда прежде мне не встречались такие, и откуда-то я знаю, что не встретятся более. Ах, если бы я только мог! Не посмотрел бы, что я дворянин, а она нет – да плевать на условности! Я просто предложил бы ей свою руку и сердце, и носил бы её на руках до скончания дней, как она того заслуживает! Если бы я только это мог…

И что-то такое было в его словах… искреннее, чистое. И правильное, очень правильное! В том и дело, что титулы и деньги значения не имеют. И Ксения Митрофанова яркий тому пример: и при деньгах, и дворянка знатного роду, а до чего низменная, мелочная, продажная! А самые лучшие и верные девушки, может так статься, как раз и «из простых», из тех самых простых, которых Мишель всю свою сознательную жизнь и за людей-то не считал!

Володя оказался гораздо умнее. И не настолько ослеплён классовыми предрассудками, чтобы не понимать очевидных истин.

– Почему она зовёт тебя «ваше величество»? – спросил он с улыбкой. – Она думает, что ты принц или царь? По-моему, это пошло и вульгарно! Если это льстит твоему княжескому самолюбию, то ты – конченый человек, Мишель! – тут он, правда, рассмеялся, из чего следовало, что обижать товарища Володя не хотел. Но Мишель и не думал обижаться: разве на правду обижаются? Володя прав, кругом прав!

«Я вёл себя как последнее ничтожество, притеснял её, хамил… и в итоге добился того, что окончательно потерял себя в её глазах! Самое обидное, что назад уже ничего не вернёшь. Дважды произвести первое впечатление ещё никому не удавалось. Я идиот, господи, какой же я идиот…» – и неизвестно, сколько бы ещё Мишель терзался угрызениями совести, если бы не Володин тихий голос, выведший его из размышлений.