«И чёрт с ними со всеми, – подумал Мишель тогда, – теперь главное найти Алексея, а там будь что будет».

Как же он потом корил себя за это решение! Уехал, вместо того чтобы остаться, пустил всё на самотёк, вместо того чтобы взять под контроль, оставил мать саму разбираться с семейными проблемами, вместо того чтобы помочь.

И вот результат.

Хотите правду? Он предполагал, что его убьют там, на войне.

Мишель не слишком обольщался на собственный счёт, в отличие от большинства молодых людей его возраста – не стремился к громким победам и героем себя никогда не считал. И трагический финал стал бы вполне закономерным для человека, никогда прежде не стрелявшего в людей, так что надежды на счастливый исход у него не было. Но судьба распорядилась иначе, словно назло.

И полугода не успело пройти, а он уже отличился. Он не знал, как это вышло, и тем более не планировал становиться генеральским любимчиком и геройствовать, рискуя собственной жизнью. Но, тем не менее, по жестокой иронии судьбы, именно Владимирцева тяжело ранило во время атаки, Владимирцева, который с упоением говорил о победе и сражениях, и которого дома ждала любимая девушка… Почему-то именно ему, слывшему душой компании и местным заводилой, перебило ноги, а Мишель, которого дома никто не ждал, кроме вечно ругающихся родителей и тихони-сестрёнки, и которому не было ради кого совершать победы и подвиги, взял и спас целый отряд, едва ли не ценой собственной жизни. Его Алексей прикрыл, когда Мишель возглавил атаку вместо сброшенного с коня Владимирцева – Алексей, тоже по чистой случайности оказавшийся на земле в зарослях травы и подобравший вражескую снайперскую винтовку…

Подобных случайностей набралось столько, что у Мишеля складывалось впечатление, что кто-то оберегает его от погибели, переписывая судьбу на свой лад. Это везение и впрямь начинало казаться фантастическим: Владимирцева не должно было задеть взрывом, Алексей – всю жизнь воевавший в кавалерии, не должен был по случайности свалиться с лошади, да и из снайперских винтовок он никогда не стрелял, предпочитая лихо рубиться на саблях.

Не так всё должно было быть, не так, думал Мишель, когда его представляли к награде, и генерал лично вешал на его грудь Георгиевский крест. А потом Владимирский. А потом Андреевский, уже непосредственно из рук его величества, Николая Александровича.

«Не этого я хотел, не этого добивался», – твердил себе Мишель, глядя в потолок перед тем, как заснуть. Особенно обидно было за Владимирцева – почитай все лавры товарища достались ему, а тот ведь так мечтал о победе, так мечтал быть представленным к награде хоть раз! Где он теперь? Жив ли? Мишель не знал. Почта в военное время работала плохо, если не сказать – не работала совсем. Правда, одно письмо он всё-таки получил. Не от матери, как ожидалось, и даже не от Катерины, а неожиданное – от бабушки.

Старшую Волконскую в миру отчего-то называли «генеральшей», хотя замужем за генералом она никогда не была. И, видимо, недаром называли – по своим генеральским «каналам» та сумела доставить до внука весточку из отчего дома.

Как Мишель и ожидал, дела обстояли хуже некуда.

Отец окончательно съехал от матери, и не куда-нибудь, а в её же собственное загородное имение, и забавлялся там со своей учительницей. Катерину бабушке пришлось взять к себе, чтобы она не видела подобного безобразия. А «Юленька очень плоха», и только приезд дорогой подруги из Букарешта хоть немного скрашивал её одиночество.

«Мишенька, пожалуйста, приезжай, и Алексея привези с собой, хотя бы на пару дней! Ей станет легче, когда вы приедете, вот увидишь», – писала княгиня своим красивым почерком. Мишель без слов вручил Алексею письмо, когда тот попросил прочитать вслух. Увы, повторить это Мишель не решался, а Алексей, завершив чтение, смачно выругался. По-военному, не по-дворянски.

– Ты же не будешь против, если я его однажды убью? – спросил он, обняв племянника за плечи. Голубые глаза дядюшки блеснули задорно, и Мишель невесело улыбнулся в ответ.

– Да я сам убью его скорее, – вздохнул он. – Зря мы её оставили, вот что.

– Мне отпуск полагается к лету. Давай попросим отпустить нас вдвоём, тебе не посмеют отказать, ты ведь у нас герой!

– Тебе, можно подумать, посмеют, – с усмешкой сказал Мишель. – На тебя и дыхнуть лишний раз боятся, князь Волконский, господин полковник, ваше превосходительство! А если серьёзно, я бы съездил. Нехорошо мы поступили, бросив её одну. Надо признаться, я безумно по ней соскучился.

– Я тоже, – вздохнул Алексей, но, так как грустить дольше одной минуты не привык, он поднял задорный взгляд на племянника и спросил с улыбкой: – А больше, Мишель, ты ни по ком не соскучился? Барышня Митрофанова, небось, вся извелась, дожидаясь своего героя! О-о, как я тебе завидую! А мне, видимо, опять придётся идти к актрискам…

Мишель рассмеялся вместе с ним и, кажется, это был последний раз, когда он смеялся. Потом состоялось сражение, кровопролитное и жестокое, во время которого Алексея ранило. Не смертельно, но тот оказался прикован к постели как минимум на месяц из-за перелома: суставы раздробило, и доктора изо всех сил старались сохранить ему ногу. При мысли об ампутации Алексей бледнел, заверяя всех, что делать этого ни в коем случае нельзя – без одной ноги он точно перестанет нравиться девушкам, но доктора попались хорошие, и ногу сумели спасти, правда, не без труда.