«Ваши интересы, Генри, и интересы наших читателей не совпадают» (как же точно, блядь!), – ответили ему в одном из московских издательств на предложение о сотрудничестве. Главный редактор наотрез отказался заниматься его книгой и даже пригрозил судом, заподозрив писателя в экстремизме.

«А кто у них не экстремист?» – вопрошала Софи. Собака Софи и по себе давно знала, что к чему («у этих русских»). Она с радостью прочла рукопись, тут же узнала главных персонажей и предложила не изменять имён. «Оставь, как в жизни», – попросила Софи, и Ослик оставил. Никто, тем более, не возражал. Наташа Лобачёва, таким образом, осталась Наташей Лобачёвой, Лена Гольц – Леной Гольц (впоследствии – Смит), Эльвира Додж – Эльвирой Додж (после эмиграции – Томоко Нодзаки), Марк Лунгу – Марком Лунгу («Марронье», хотя спросить тут было некого) и так далее.

Большую помощь в подготовке рукописи оказали (спасибо им) Клод Вулдридж и Паскаль Годен. Клод, будучи профессиональным издателем (издательство «Вулдридж и анемоны», Лондон), взялся за корректуру, а Паскаль (инженер и популяризатор науки) занялся научными вопросами. Он то и дело уточнял принципы технического устройства гаджетов, проверял теорию и предлагал доступные формы изложения трудных понятий.

Рукопись с воодушевлением восприняли и коллеги Ослика из CVI, в особенности Джони Фарагут и Тайка Нефёдова. По мнению Джони, роману недоставало интриги, любовных сцен и счастливого конца. Насчёт «конца», правда, Джони поправился. «Счастливый конец – как-то слишком», – заметил он спустя время и вскоре согласился, что перебрал. Ни о каком счастье не может быть и речи, поскольку его или нет, или оно трагически условно (кому как нравится). Человеку для счастья, по словам Льва Толстого, нужно столько же счастья, сколько и несчастья. Так что – судите сами.

Что же до Тайки – она искренне порадовалась за Ослика и предложила помощь с рекламой. Любая помощь – на пользу, и Генри немедленно согласился.

Странно – с возрастом он всё больше радовался любой сопричастности к человеческой жизни. Да и не только к человеческой. К примеру, его удивляло (и Генри едва сдерживал чувства) – с какой добротой подчас люди поглаживают бездомную собаку или даже кормят её и разговаривают с нею. В такие моменты он и сам хотел стать собакой. Видно, так проявляла себя некоторая специфика Осликовой психики: его никто не прикармливал и никто не разговаривал с ним, разве что – требовали сигарет или денег.

И всё же, наибольший интерес к его рукописи проявила Наташа Лобачёва. Она как никто другой знала Ослика, любила его (безответно, правда, да делать нечего) и использовала каждую возможность, чтобы приблизиться к нему. Они часами обсуждали его работу, новые идеи и уж, конечно, книгу. Это был его первый опыт серьёзного романа, и Наташа (в прошлом – главный редактор «Тараса Бульбы» и довольно известная писательница сегодня), безусловно, могла помочь ему.

Помимо прочего, Наташе нравился и замысел книги (как поиск новаторских способов пробуждения критической мысли). Лобачёва ведь тоже настрадалась от русского режима, а в основе любого режима, как известно – всё та же дремучесть населения (власть делает то, что позволяют им люди). Люди? «Паства» – по выражению Ослика, находившего прочную связь между религией и диктатурой.

Хотя аллюзия «Генри Ослик – ослик из Евангелия», положенная в основу книги, как раз и настораживала Осликову подругу. Издатели вообще не терпят прямых сопоставлений, реальных имён, а тем более «сомнительных» выводов. «Здесь будет непросто», – предупреждала Ната, а Генри кивал и улыбался – Лобачёва была не только издателем и художником, но и в высшей степени приличным человеком, воспитанным на идеалах свободы. В её представлении свобода была самым аргументированным правом человека.

«И нечего кататься на ослице с осликом! – смеялась она. – Какой безумец всё же этот Иисус Христос (и паства его безумна)».

По меньшей мере, поступки «спасителя» (то он устраивает дебош в храме, то объявляет себя «царём», то вдруг «исцеляет» больных) явно указывает на некоторую его амбивалентность. Вот Лобачёва и решила разобраться. Даже не столько разобраться (шизофрения и без того достаточно изучена), сколько предположить варианты – как если бы Иисус (или вымышленный его образ) был другим. Может и мир был бы другим? И войн было бы поменьше (а большинство войн имеют как раз религиозную подоплёку), да и люди были бы разумней.

Спустя время она погрузилась в литературу, пересмотрела множество фильмов на тему Иисуса Христа и изучила вопрос с точки зрения социологии. Вопрос действительно был интересным, чрезвычайно объёмным и захватывающим. К маю 35-го Лобачёва составила черновик работы, а уже в июле предложила Ослику включить её в рукопись отдельной частью, что он и сделал. Так собственно и появилась четвёртая (и последняя) часть его книги под названием «Ослик Иисуса Христа (Общая теория счастья)».

Счастье? Счастливые люди вызывают недоверие. Так и хочется порасспросить их о том о сём. Когда же спросишь – они не знают, что и ответить: общие фразы. В лучшем случае – шутка, причём, шутка довольно глупая. Слушать глупости скучно, испытываешь неловкость, а там и вовсе начинаешь бояться счастья. Впрочем, не страшно. По словам того же Уэльбека, бояться счастья не надо – его нет (Мишель Уэльбек, «Оставаться живым»).