Спорить было бессмысленно. Разговор продолжать — тоже, но я все же не удержалась и крикнула:

— Бизя живой! — Голос сорвался и я тут же пожалела, что сказала это по телефону. Уж не знаю, что там почудилось деду, только он строго сказал мне:

— Ты давай там распутство свое заканчивай и домой возвращайся. Сынку вернется, спросит меня: «Где Элка?», я что, скажу «С финном гуляет»? Ты ж понимаешь, — начнется война с Финляндией и не факт, что мы победим! Доча, пожалей родину, возвращайся!

— Тьфу! — в сердцах плюнула я и нажала отбой. Полежала немножко и обнаружила, что за окном стремительно, как это бывает только на юге, темнеет, а значит — уже наступил вечер и нужно, действительно, поехать домой, а то Сазон неизвестно чего там еще напридумывает. Я встала, пригладила волосы, поцеловала подушку, которая пахла Бизоном, и вышла из вагончика.

«Харлей» мой застоялся, заскучал на стоянке, поэтому рванул с места так, будто не я управляла им, а он сам решал, как ему ездить — быстро или не очень. Когда я уже выехала на трассу, вновь замяукал мобильник. Я уговорила «коня» сбавить скорость и на ходу схватила трубу.

— Элка, — прошелестел в ухо тихий умирающий голос, — не поминай лихом, прости за все, вспоминай обо мне только хорошее…

— Кто это?! — заорала я, чувствуя, как по спине дружным строем побежали мурашки. — Кто?!!

— Ну вот, ты меня уже даже не узнаешь! — Раздражение прибавило голосу красок и я узнала в нем Бэлку. — Значит, я все правильно сделала, значит, все верно… — снова сбилась она на умирающий тон. В трубке запикали короткие гудки и я почувствовала, как волосы под шлемом встают дыбом.

Не сбавляя скорости, подрезав большой грузовик и чуть не протаранив военный ГАЗик, я развернулась и помчалась в обратном направлении. «Харлей» не пришлось уговаривать прибавлять ходу — он летел как ракета, он даже сам знал дорогу, я могла закрыть глаза и расслабиться.

Я не стала проверять, открыта ли дверь в дом, а сразу сиганула в гостиную через окно.

В комнате царил полумрак. Бэлка лежала на том самом диванчике, на котором я без сна промаялась всю предыдущую ночь. Она не обратила на меня никакого внимания и безучастно пялилась в потолок. С виду Бэлка была цела и невредима, если не считать расцарапанного лица. На ней почему-то было открытое вечернее платье благородно-бордового цвета, и, кажется, она напялила на себя все бриллианты, которые только имела. Они блестели и переливались в ее ушах, на груди, на пальцах, запястьях, даже на щиколотках.

— Бэлка! — подлетела я к ней. — Ты что удумала?!

Бэлка ничего не ответила, продолжая рассматривать потолок. На стеклянном столике у дивана я заметила пустую баночку из-под лекарства.

— Дура! — заорала я. — Ты отравилась?

— Вроде бы да, — Бэлка скосила на меня свой шоколадный глаз. — Элка, я сегодня никуда не смогла выйти из дома, потому что лицо расцарапано. Так вот, я сидела на этом диване и думала про свою жизнь. Элка, я пришла к выводу, что нет никчемнее существа на свете, чем я! Зачем я живу?! Отчего?! Почему?! Просто потому, что какой-то шальной сперматозоид случайно наткнулся на неповоротливую, усталую яйцеклетку?! Детство мое было безоблачным, родители меня любили, но рано умерли. Замуж за своего козла старого я вышла по расчету, не узнав, что такое любовь. Детей не родила, все время думала, что еще рано. И вот, первый раз в жизни влюбилась без памяти в американца — и что?! Он женился на телке, у которой папа глава какого-то там концерна и которая моложе меня на пятнадцать лет! Пятнадцать!!! Элка, я поняла, что никому не нужна! Даже мой бизнес, мои ночные клубы в этом городе прекрасно обходятся без меня — они работают и приносят доходы. С ними прекрасно справляются мои управляющие! Мой муж прокурор появляется у меня раз в неделю, со скучающей миной тащит меня в постель, но засыпает раньше, чем я прихожу из душа. У меня вроде бы все есть, — она потрепала себя за бриллиантовое ожерелье, — но ничего нет! Я сегодня ночью, когда за компанию с тобой рожу о шипы расцарапала, вдруг подумала: кто я такая? Зачем живу? Кому нужна? У меня ни ребенка, ни птички, ни рыбки, ни собачки! Никто от меня не зависит, никто во мне не нуждается, и если я умру, никто, в сущности, этого не заметит! Меня даже не сразу найдут в этом доме. — Бэлка все бубнила и бубнила, уставившись в потолок, но я давно не слушала ее, я терзала телефон простой комбинацией цифр 03. Было беспробудно занято, я нажимала сброс и набирала сначала.

— Не парься, — махнула слабой рукой Бэлка. — Если ты и дозвонишься до «Скорой», они сюда не поедут. У них бензина вечно нет. А как узнают, что в богатейский поселок ехать — так и вовсе пошлют. Считается, что те, кто с деньгами, и без «Скорой» свои проблемы решат. Скорая помощь — услуга для бедных!

Я отложила телефон. Похоже, Бэлка права и на 03 рассчитывать нечего.

— Сволочь, — сказала я Бэлке. — Дрянь. Меня жить заставила, а сама… Что ты пила?! Что? — Заметавшись по комнате, я схватила пустой пузырек и попыталась прочитать название на этикетке. Но оно было написано на французском — какое-то странное, незнакомое слово. — Что это за лекарство?! — спросила я.

— Не знаю, — пожала плечами Бэлка. — Мой прокурор пьет его, когда приходит ко мне. Похоже, что-то сердечное, или от давления. Типа клофелина, наверное.

— Сколько ты выпила?

— Весь пузырек.

Я нагнулась и внимательно рассмотрела Бэлку. Она не была бледной — щеки ее украшал румянец, а глаза блестели не хуже бриллиантов. Я слышала, что некоторые люди непосредственно перед смертью становятся невероятно красивыми.

— Давно ты сделала это?! — заорала я и зачем-то потрясла над головой кулаками.

— Часа два назад, — отрешенно ответила Бэлка.

— Странно, — пробормотала я. — Странно. По всем правилам ты должна уже окочуриться. Что ты чувствуешь?

— Честно?! — усмехнулась вдруг Бэлка.

— Подробно! — заорала на нее я.

— Сердце бьется, в висках стучит, в глазах… блин, в глазах эротические фантазии! И вроде как помирать не хочется. — Она поднесла к глазам руку и полюбовалась браслетом, сотканным из россыпи мелких бриллиантов.

— Сука ты, — сказала я Бэлке. — Еще одна сука сукина! Кругом голодные, сирые, убогие дети, бездомные животные, дома престарелых, куча мужиков, наконец, которых бы ты осчастливила и своим телом и своими деньгами, а ты… Тьфу!