Шрифт:
— Вы же вроде бы, того… эге-гей? — рассмеялась я.
— Да нет, напротив! — Он тоже расхохотался. — Я ого-го!! И, кстати, зовут меня Златослав! Но мой папа все равно давал загсу взятку, чтобы меня так записали. А Засранца я придумал в приступе самокритичности. То, чем я зарабатываю на хлеб… ну, вы понимаете.
— Понимаю, — кивнула я. Он отчаянно смущал меня новым имиджем тонкого, влюбленного, порядочного парня. — Понимаю! Только, знаете, я совсем не ощущаю себя вдовой. Мне кажется, что Глеб вот-вот вернется. А мои предчувствия меня никогда не обманывают. Так что побродите по вечернему городу в компании своей фотокамеры!
— Элка!!! — Бэлка клаксоном исполнила истерический марш.
Я завела коня, газанула, рванула с места. Но не проехав и десяти метров, развернулась и, притормозив рядом с Михальянцем, крикнула:
— Златослав! Чтобы сегодняшний вечер не пропал для вас даром, сходите со своей фотокамерой во-он к тому дубу! Там самый известный и дорогой в городе детектив заснул без штанов при задержании опасного преступника! Удачи! Надеюсь, утренний выпуск «Болтушки» будет самым забойным!
Вот теперь я могу уехать.
Михальянц элегически помахал вслед мне рукой.
Разговор с Бизоном получился тяжелым.
Тяжелее разговора у меня в жизни не было.
Я не могла утаить от него то, что произошло, поэтому, крикнув Бэлке на трассе «Созвонимся!», помчалась домой. Я поднялась на второй этаж, открыла дверь нашей комнаты и выложила ему все прямо с порога.
— Элка, — он схватился за голову и сел на диван, — ты идиотка.
— Да, — согласилась я, хотя не в моих правилах было с ним соглашаться в таких вещах.
— Ты понимаешь, что теперь этот урод носа не высунет?! Он затаится, уедет в подполье, растворится, уедет из города, из страны, наконец! А для меня это катастрофа!
— Понимаю, — кивнула я.
— Мне придется отсидеть за него.
— Нет! — крикнула я и заревела.
— Да. — Он встал и одел рубашку.
— Ты куда? — Слезы намочили стекла очков и мне пришлось снять их.
— Ты не должна была это делать втайне от меня! В конце концов, вместо Гавичера и Анны ты должна была позвать меня, чтобы задержать молоточника! Или Сазона!
— Но ты бы не разрешил сделать из Бэлки подсадную утку!!
— Не разрешил бы, — согласился он.
— А Сазон пригнал бы туда целое вооруженное войско! Он спугнул бы молоточника. Шум, гам, перестрелка, тихо не получилось бы!
— Не получилось бы, — он вдруг засмеялся. — Еще бы и их с Мальцевым посадили.
— Если бы Гавичер не напился… — пробормотала я.
— Если бы, да кабы… — Он взял мои очки, протер стекла подолом своей рубашки и нацепил мне их на нос.
— Михальянц пообещал выслать мне увеличенные фотографии преступника, — всхлипнула я.
— К черту Михальянца. К черту его фотографии.
— Что ты собираешься делать?
— Элка, я больше так жить не могу.
Все-таки он это сказал!
— Выход у меня только один, Элка.
— Нет! Я пойду сейчас к Юлиане, я буду ползать перед ней на коленях, я буду лизать ей пятки, я буду умолять ее, уговаривать…
— Я не позволю тебе этого сделать. — Он взял меня за подбородок, заглянул в глаза и сказал:
— Прости, Элка!
И ушел, хлопнув дверью.
Или это сквозняк так ей распорядился?!
Я села на пол и тихонько завыла.
Бизон
Я шел по вечернему городу и пытался впрок насладиться свежим воздухом, теплым вечером и свободой.
Сначала я хотел взять такси, но потом подумал: это глупо — ехать в тюрьму на такси.
И я пошел пешком, меряя шагами улочки, переулки, проспекты.
Мой родной город жил вечерней, привычной, беззаботной, немного распутной жизнью, а я… я шел садиться в тюрьму.
У отделения милиции я присел на скамейку и отдышался. Ребра еще болели, хоть я и пил обезболивающее, и голова болела, и было трудно дышать полной грудью. Может, меня определят не в камеру, а в больницу? Ведь есть же в тюрьме какая-нибудь больница? А пока симпатичные медсестры будут меня лечить — колоть и поить таблетками, что-нибудь прояснится и… настоящего убийцу найдут.
От этой мысли стало немного легче, я встал и направился в отделение.
Не дойдя шагов десяти до дверей, я малодушно свернул в сторону. Постоял, еще подышал немножко, потом снова пошел, но…
«Еще подыши чуть-чуть», — приказал чей-то заботливый голос внутри меня, и я ему подчинился. Встал так, чтобы на меня не падал свет из окон первого этажа, за высоким кустарником, и представил, что закуриваю крепкую сигарету. Я так отчетливо это представил, что даже голова закружилась от дыма. Прошло пару секунд, прежде чем я осознал, что дым настоящий, и тянет им от дверей, где на крылечке прикуривает невысокий, коренастый мужик. Он постоял, сделал пару затяжек — глубоких и с наслаждением, и пошел по дорожке от отделения прочь.