Вячеслав вдруг обратил внимание на то, что Ева чем-то напоминает Леру — спутанными светлыми волосами и тонкой гибкой фигурой.

— О! Библейский сюжет! — восклицает Гор.

«Конечно, он ожидал увидеть на ковре изображение рабочего и колхозницы и лозунг: „Пятилетку — в четыре года!“» — подумал Вячеслав.

— Я слышал, у вас не читают Библию.

— Ну почему же, — отстаивал престиж родной страны Вячеслав, — в моей домашней библиотеке Библия есть…

— Да? А разве она не запрещена? — Он, видно, не до конца поверил в слова Вячеслава. — На этом паласе изображен один из первых дней мира. Но там же, в Библии, рассказывается и о последнем дне.

— Апокалипсис?

— Да… Когда перечитываешь страницы Откровения, мороз по коже. Слишком уж похоже на описание ядерной катастрофы. — Гор процитировал по памяти: — «…И произошли голоса и громы, и молнии, и землетрясения… И сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю… И упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде полынь, и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что стали они горьки».

— «От этих трех язв, от огня, дыма и серы… умерла третья часть людей», — подхватил Грачев. Он задумался. — Скажите, может человечество и дальше жить под угрозой ядерного Апокалипсиса? Почему бы нам, живущим, не пропустить мрачные страницы в книге Бытия и не начать со слов: «И я увидел новое небо и новую землю…»? Почему всем вместе не воздвигнуть «великий город», ворота которого «не будут запираться днем, а ночи там не будет…»? «И принесут в него славу и честь народов».

Они поднялись одновременно со своих мест и протянули друг другу руки, будто участники встречи на высшем уровне.

Вячеслав выскочил из своего кабинета и устремился вниз по лестнице. Пока он был на полигоне, вышел в свет номер журнала с его очерком «Глухие места». Как всякий автор, увидевший свое произведение напечатанным, он с жадностью набросился на чтение. Но его ждал удар. Редакторский карандаш резво прошелся по очерку. Осталось все, что касалось леса. А вот история расследования убийств Святского и конторского сторожа вылетела…

Уязвленный в своем авторском самолюбии (кто имеет право вторгаться в написанное без согласия журналиста, уродовать его детище?!), Вячеслав отправился в секретариат. Скорее всего, очерк изуродовал ответственный секретарь Нефедов. Он ему сейчас задаст.

Но по мере того как Вячеслав приближался ко второму этажу, где располагался штаб редакции, владевшее им возбуждение уступило место хладнокровной рассудительности. Приходилось признать: главное в очерке все-таки неотложность реформы государственного лесопользования. Что же касается человеческой драмы, первый акт которой разыгрался у него на глазах в далекой Сосновке, развязка-то наступила только что, на полигоне. Скорее всего, это будет темой следующего его очерка.

Поэтому, войдя в помещение секретариата, он не стал ломиться в кабинет Нефедова, а, отвесив комплимент юной круглолицей сотруднице Верочке, попросил у нее еще один экземпляр журнала. Протягивая его, Верочка заметила:

— В следующем номере идет статья о каком-то Грачеве… Это случайно не ваш родственник?

Вячеслав немедленно раздобыл верстку статьи. Она называлась «Золотой портсигар с монограммой». Первый же абзац заставил его сердце забиться быстрее. Речь в статье шла об его отце, о вибробуре и его противниках.

Вячеслав взглянул на подпись под статьей: Ю. Щеглов.

С того дня когда Щеглов на редакционной «летучке» со злостью набросился на его репортажи, посвященные, как он едко выразился, «теленку с двумя головами», их отношения прервались. И вот теперь Щеглов выступает в защиту его отца.

Юра, облаченный в пятнистый костюм из «варенки», делавший его похожим не на журналиста, а на десантника, слушал посетителя, прыщавого подростка, в своей излюбленной позе — как бы в изнеможении навалившись грудью на стол и полузакрыв свои круглые, как у филина, глаза.

Вячеслав молча положил перед ним типографский оттиск статьи.

— Твоя работа?

— Моя.

— Спасибо тебе, — с чувством проговорил Вячеслав. — Слушай, а как тебе удалось расколоть этого негодяя? Я пробовал, у меня не вышло.

После этих слов Щеглов заметно повеселел, он опасался, что их размолвка в результате истории со статьей еще более углубится, и был рад, что этого не случилось.

— Прежде всего надо было определить, какие побуждения заставили внешторговца взяться за перо — благородные или корыстные. Копнул поглубже, и всплыла довольно неприглядная история. Оказывается, в партком министерства поступили сигналы о том, что этот тип тайно принимает от фирмачей дорогие подношения. Среди них, в частности, числился и золотой портсигар с монограммой. Однако делу не давали хода из боязни огласки.