На рассвете его разбудил Зубов. Он выглядел выспавшимся, бодрым, радостно возбужденным.

— Поди умойся в ручье, и я тебе преподнесу сюрприз.

Костя ополоснул лицо пахнущей тиной холодной водой, пригладил спутанные волосы и вернулся к сараю. На белой скатерти были разложены вспоротая ножом банка тушенки, хлеб, огурцы, стояла бутылка коньяку.

— Надо отметить благополучное прибытие, — объявил Зубов.

— Ну, где же твой сюрприз? — спросил Костя.

— А ну-ка гляди, что я тебе покажу.

Зубов достал из кармана крошечный магнитофон, нажал кнопку. И тотчас же в тишине зазвучал знакомый голос Раисы Сметаниной:

— Слушай-ка, Мария, что я тебе скажу. Нынче ночью чудной у меня был сон: будто в красном платье и белых югославских сапогах скачу я на вороном коне. Это к чему? К радости или горю? Как ты думаешь?

Голос пожилой собеседницы, видимо Марии, после некоторой паузы произнес:

— Красное — это к радости, к любви. А вот черный конь — к беде. А вообще-то, Раиса, сон твой к большой любви. В ней, проклятой, чего только нет: и смеха и слез.

Голос Раисы ответил:

— Твоя правда… Любви без страданий не бывает.

Раздался щелчок: Зубов выключил магнитофон.

Костя побледнел от волнения:

— Это ее голос. Я узнал. Ты где записал? Откуда у тебя эта штука?

Зубов объяснил:

— Я раньше моряком на сухогрузе плавал. В загранку ходил. У меня этих игрушек вагон.

— А когда записал? Может, еще в леспромхозе? А теперь мне голову дуришь?

— Эх, парень, парень. Стар я в эти игры играть. Так и быть скажу: в часах, что я переправил твоей Раисе, вмонтирован передатчик. Работает в двухкилометровом радиусе. Как видишь, мы уже близко. Я сегодня спозаранку включил и записал. Хотел тебя успокоить. Денька через два увидишь свою кралю. Небось рад?

Но как ни странно, Костя радости не испытывал. Смертная тоска вдруг охватила его. Как будто чья-то жесткая рука схватила сердце и жмет-жмет — не продохнуть.

— Скорей бы уж, — выдохнул он.

В ночь на 25 августа они снялись с места и тронулись в путь. Зубов охотно покидал ветхий сарай, приютивший их вместе с угнанной пожарной машиной. Днем над заброшенной деревней и лесом низко, почти над головой, пролетел вертолет, противно треща крыльями и бросая мельтешащую на землю тень. Наверняка разыскивают пожарную машину. А вдруг летчику придет в голову мысль проверить полуразрушенный сарай: не там ли она спрятана? Слава богу, пронесло, вертолет улетел.

Зубов складывал вещи долго, аккуратно. В его поклаже Костя разглядел немало сложных металлических приборов неизвестного назначения.

— Чего глядишь? Иди погуляй, — отогнал его Зубов.

Костя уже давно догадался, кто такой этот Зубов. Еще поначалу думал: уголовник? Но теперь стало ясно, с какой целью пробирался Зубов на полигон. Вражина. А он, Барыкин, — пособник врага. Да еще к тому же убийца — на него Зубов свалил гибель и Святского и леспромхозовского сторожа, и пожарника.

Что ему теперь делать? Только и остается — повеситься или утопиться.

Единственное, что привязывает его сейчас к жизни, это надежда увидеться с Раисой. Она женщина умная и решительная, что-нибудь придумает. С нею он не пропадет. Только увидит ли он ее?

Он подошел к Зубову, развязывавшему крепкими желтыми зубами тугой узел на одном из рюкзаков, и с дрожью в голосе спросил:

— Слушай. На что я тебе? Отпусти.

Зубов метнул на парня свирепый взгляд:

— Не мешай!

— Ты иди по своим делам, а я по своим, — жалобно продолжал Костя.

— В тюрьму захотел?

— Ну, с тобой ее тоже не минуешь. А скорее всего, вышку получишь.

Зубов оскалил зубы:

— Ну, вышку-то ты и без меня уже заработал.

— А вот и врешь! Все эти душегубства — твоих рук дело! Это ты! Твоя работа! Ничего, там, где надо, разберутся… Правда выйдет наружу!

Зубов вскочил на ноги и занес над Костиной головой ребро ладони.

— Догадался, гаденыш?

Опустил руку, успокоился. Знал, что Барыкин в его власти, далеко не уйдет.

Костя догадался о мелькнувшей у Зубова мысли. С ним случилось нечто вроде припадка. Глаза сузились, превратились в щелки, лицо посинело, кожа натянулась на скулах. Он заскрежетал зубами. Гортанный крик пронесся над поляной:

— У-у, вражина! На, бей, режь, жги, шагу не сделаю! Здесь умру! — И он как подкошенный повалился на землю. Его била конвульсия.

Зубов смотрел на него с удивлением и опаской. Бросил рюкзак, отошел в сторонку, закурил:

— Успокойся, припадочный. Кто тебя будет убивать? Кому ты нужен? Еще мараться. Хочешь, катись на все четыре стороны. Не держу. Только перед уходом послушай-ка вот это.

Он снова извлек из кармана магнитофон и нажал кнопку. Послышался страстный мужской голос: