Том 1. Стихотворения 1908-1917
вернуться

Бедный Демьян
Шрифт:

1912 г.

Послесловие 1919 года

На днях, отдавши дань «очередным делам», Ушел я с головой в бумажный старый хлам: Пред тем как сбыть его на кухню для растопки, Попробовал я в нем произвести «раскопки». И до чего был рад, Когда нашел пяток полузабытых басен, Что мною писаны «сто лет» тому назад. По скромности своей, конечно, я согласен, Что басни – не ахти какой великий клад. И все ж, считаяся со сроком И с тем, какой я «дом» тогда имел в виду, Вы скажете, что я в двенадцатом году Был недурным пророком. «Дом» – сами знаете: стряслась над ним беда, – «Хозяин» и «жильцы» из благородной кости Махнули кто куда, – По большей части – к черту в гости; А уцелевшие, осатанев от злости, Досель еще чинят немало нам вреда. Но, вырвав все клыки из их широкой пасти, Мы барской сволочи вернуться снова к власти Уж не позволим никогда, – Ни им самим, ни их лакеям, Всей «демократии» гнилой, – Мы знаем цену всей работе их былой И «учредительным» затеям: В руке их – красный флаг, а белый – под полой. Глупцами лестно ли нам быть в глазах потомков, Быть осужденными суровым их судом? Дом старый рушился. Но мы наш новый дом Не станем строить из обломков. Мы, «черные жильцы», дадим врагам ответ: Как их искусные строители ни бойки, Но скоро убедить сумеем мы весь свет, Что дома лучшего не может быть и нет, Чем дом советской стройки.

Лапоть и сапог*

Через года полтора

Все уйдут на хутора.

Худо ль, лучше ль будет жить,

А нет охоты выходить.

(«Псковская жизнь», 1911 г., № 557. «Деревенские частушки».)

Где в мире найдем мы пример, подобный русской аграрной реформе? Почему не могло бы совершиться нечто подобное и среди тружеников промышленного дела?

(«Россия», 17/VIII 1912 г.) Над переулочком стал дождик частый крапать. Народ – кто по дворам, кто – под навес бегом. У заводских ворот столкнулся старый лапоть С ободранным рабочим сапогом. «Ну, что, брат-лапоть, как делишки?» – С соседом речь завел сапог. «Не говори… Казнит меня за что-то бог: Жена больна и голодны детишки… И сам, как видишь, тощ, Как хвощ… Последние проели животишки…» «Что так? Аль мир тебе не захотел помочь?» «Не, мира не порочь. Мир… он бы, чай, помог… Да мы-то не миряне!» «Что ж? Лапти перешли в дворяне?» «Ох, не шути… Мы – хуторяне». «Ахти! На хутора пошел?! С ума ты, что ли, выжил?» «Почти! От опчества себя сам сдуру отчекрыжил! Тупая голова осилить не могла, Куда начальство клонит. Какая речь была: „Вас, братцы, из села Никто не гонит. Да мир ведь – кабала! Давно понять пора; Кто не пойдет на хутора Сам счастье проворонит. Свое тягло Не тяжело И не надсадно, Рукам – легко, душе – отрадно. Рай – не житье: в мороз – тепло, В жару – прохладно!“ Уж так-то выходило складно. Спервоначалу нам беда и не в знатье. Проверили. Изведали житье. Ох, будь оно неладно! Уж я те говорю… Уж я те говорю… Такая жизнь пришла: заране гроб сколотишь! Кажинный день себя, ослопину, корю. Да что?! Пропало – не воротишь! Теперя по местам по разным, брат, пойду Похлопотать насчет способья». Взглянув на лапоть исподлобья, Вздохнул сапог: «Эх-ма! Ты заслужил беду. Полна еще изрядно сору Твоя плетеная башка. Судьба твоя как ни тяжка, – Тяжеле будет, знай, раз нет в тебе „душка“ Насчет отпору, Ты пригляделся бы хоть к нам, К рабочим сапогам. Один у каши, брат, загинет. А вот на нас на всех пусть петлю кто накинет! Уж сколько раз враги пытались толковать: „Ох, эти сапоги! Их надо подковать!“ Пускай их говорят. А мы-то не горюем. Один за одного мы – в воду и в огонь! Попробуй-ка нас тронь. Мы повоюем!»

Предвыборное положение*

Г-н К. нашел, что человек – животное четвероногое. Самое естественное его положение – «коленно-локтевое».

(«Запросы жизни», № 33.) Кусковой рек Коробка: «Да! Выборы – сраженье. Какое ж в нем, миледи, Занять нам положенье?» «Милорд, – так без смущенья Воскликнула Кускова, – Нет лучше положенья Коленно-локтевого!» То слыша, «Речь» приходит В восторг и умиленье: «Идите ж к нам! Наш лозунг – Коленопреклоненье!»

Хоровод*

Ариша – с ворохом вестей! – На все село разголосила: «Ахти, что у попа гостей! Невидимая сила! Кого там нету: становой, Исправник, земский, волостной, Наш землемер, два аблаката, Два дохтура, а третий тот, Что лечит скот И нашего подлечивает брата!.. Лабазник, два аль три купца, Помещики со всей округи… Не досмотрела до конца, – В глазах и так пошли уж круги. И что попов! Да все – румянке с лица. Помимо нашего отца, Всех столько, что хотя имела я охоту Их сосчитать, да сбилася со счету!» Впрямь, у попа в гостях уездная вся знать. Пир – море разливное! Охота мужичкам узнать, С чего б веселие такое? Бежит, глядит, дивуется народ: «Никак, у бати хоровод». «Добро: не сеют и не пашут, А все едят и сладко пьют!» «Жаль, что тебе вот не дают!» «Гляди-ко, пляшут!» «Робя!.. Поют!» «Да чтой-то мало в песне ладу!» «А там вон спорят до упаду!» «Про Думу, лешие, орут». «И как орут: Как будто кожу с них дерут!» Дрожит поповская светлица. Кончают гости шумно день, Глядит народ через плетень. На затуманенные лица Угрюмая ложится тень. «Тьфу, – не стерпел, ругнулся Фока, – И не провалится над ними потолок! На нашу голову их леший всех сволок! Н-ну, будет склока!»
* * *
У мужичка – чутье! Смекает он, кому тут варится питье, О чем ведется торг до срока.

Баня*

Жена у Прова Кузьмича Не зла, да больно горяча, – Где праздник, уж орет заране: «Отмой-ка, пентюх, грязь ты в бане!» «Иду – чего уж там? – иду!» Кузьмич с женой всегда в ладу; Не то чтоб был мужик покорный, Да бабий норов знал он вздорный: Перепечет в сердцах кулич, А виноват, мол, Пров Кузьмич. В предбаннике хвативши чару – И не одну, поди! – винца, Пров с полки кличет молодца: «Поддай-ко-сь, милый, пару!» Вконец разнежившись в пару, Пров стонет: «Сем-ка, подбодрюся, Водой холодной окачуся, Силенок свежих наберу. Всамделе, стал тетюхой слабой: Сдаю изрядно перед бабой». Что ж вышло, братцы, с мужиком? С того ль, что был он под хмельком, С того ль, что думал про хозяйку, Бедняк, не ту схвативши шайку, Весь окатился… кипятком!
* * *
Хотя ты мне ни кум, ни сват, А все скажу я: бюрократ, Не брезгуй, брат, моим уроком. Бог весть, что будет впереди? На новых выборах – гляди! – Не обвариться б ненароком!

Свинья*

Кудахчут жалобно наседки, Горланят петухи: «Мы ль провинились чем? Иль виноваты предки? Цыплята наши, детки, За чьи вы терпите грехи? Где, у кого, за что добиться нам прощенья?» Шумит весь птичий двор, Недалеко до возмущенья. На сходе петухи выносят приговор: «Товарищи, позор! Не слыхано от века, Чтоб верховодил кто чужой у нас в семье, Чтоб над цыплятами опека Была поручена… свинье! Бороться должно нам!» А силы нет бороться! Так, чтоб на горшую беду не напороться, В тот час, когда Еще вконец надежда не изъята Найти в свинье хоть капельку стыда, С запросом слезным к ней шлют куры депутата. «Высокородная, – так начал депутат. – Скажи, кто в этом виноват, Что наш курятник год от году Все меньше радости имеет от приплоду? В тревоге матери, отцы: Тобою взятые для выучки птенцы В твоих свинарниках хиреют, вянут, сохнут И поголовно дохнут! А ежели какой Останется живой, И тот не в радость нам: приносит он домой Такие странные привычки и манеры, Что стыдно говорить и приводить примеры!» «Ах, боже, боже мой, – Захныкала свинья. – И я же виновата! Чем от меня, скажи, обижены цыплята? Жалела я для них помой? Иль обделяла их навозом? Иль не купала их в грязи я в летний зной? На свежем воздухе зимой Не закаляла их морозом? Я развивала в них и выдержку и прыть, Уча не как-нибудь – тому, сему, иному, Но всем премудростям (хороших дел не скрыть!): И желуди сбирать, и клювом землю рыть, И даже – хрюкать по-свиному. Цыплята дохнут?.. Так. Ну, что ж? Пускай порой Из тысячи цыпляток В живых останется десяток. Зато взгляните-ка на их парадный строй: Что ни цыпленок, то герой! Ей-ей, свинье другой Таких не видеть поросяток!»
* * *
Читатель, запиши: Свинье хоть кол на голове теши! В том, что для нас пример бесчинства, В том часто для свиньи задача материнства. Друзья, греха не утаю, Сам выше всех свиней я ставлю ту свинью, В которой больше свинства, А что касается цыплят, – Свинья творит, что ей велят, И нет особых вин на этой генеральше. Советую искать виновников подальше.