Шрифт:
II
В ночь глухую после смены – Печь, облупленные стены, Так бы к ним вот и прирос! Проклиная злой мороз, Посинелые, как трупы, Позабилися в халупы Утомленные бойцы. Отогрелись молодцы, Подкрепились чем попало, И как горя не бывало: Вынув сахарный паек, Налегают на чаек. Кто вприкуску, кто внакладку, Кто-то, глядь, пошел вприсядку Под охрипшую гармонь. А в печи трещит огонь, Всем разостлана солома, Разместились, «словно дома», И, забыв о всем дневном, Балагурят перед сном. III
Вся изба до слез хохочет! Распотешил Фролка Кочет Всех побаскою смешной «Про Луку с его женой, Про измену бабы мужу, И как вышло все наружу, – Как Лука был плоховат: Сам остался виноват!» «Правда, братцы, очень колка, Не серчайте! – хитрый Фролка Подзадоривал солдат. – Может, кто из вас женат. Доложу серчать охочим: Сам женат я, между прочим. Да. Так случай был какой С мужиком одним, с Лукой: Помолившись утром богу, Собрался мужик в дорогу. «Все ль я взял? Прощай пока, – Говорил жене Лука, – Надо двигаться к соседу. В город нынче с ним поеду. Эк, пустила уж слезу! Я гостинца привезу. Завтра жди меня к обеду». На прощанье муж с женой Лобызнулись троекратно. Только, глядь: Лука домой Через час бежит обратно. «Мавра! деньги позабыл». Мавры дома след простыл. «Знать, с тряпьем пошла на речку, Аль куда неподалечку!» Но, услыша у дверей Частый топот, поскорей Наш хозяин шмыг за печку! Двери хлоп. Вошла жена, Да вошла-то не одна: Привела с собою кума, Бакалейщика Наума. «Эх, разлапушка, вдвоем Славно ж ночку проведем!» Кум к Мавруше скоком-скоком, Мавра жмется боком-боком, Обхватила, обвила… Заварилися дела! «Стойте, черти! Стойте, гады!» – Не стерпевши, из засады Зверем ринулся Лука. От лихого тумака Кум, хрипя, свалился на пол. «Стой! – Лука Маврушу сцапал. – Я ж те дам!» Но, словно уж, Вьется баба: «Ай да муж!» «Аль не муж!» – Лука опешил. «Леший! Дьявол! Ну, хорош: Женке веры ни на грош. Неча молвить – разутешил! Как не стыдно быть вралем? В город нынче, дескать, еду. Как не стыдно быть вралем? „Завтра жди меня к обеду“. Сам за печку лег кулем. Как не стыдно быть вралем?!» Бабья совесть в три обхвата, С бабой спорить – слову трата, С бабой лаяться – беда! Баба, братцы, никогда И ни в чем не виновата!» IV
«Постыдился бы ты, Фрол. Сколько чуши напорол! – Молвил тут солдат степенный, Бородач – Корней Ячменный. – Что смешно, так то смешно. Зря ж болтать про баб грешно. Есть, брат, всякие. Но чаще: Горько нам, и им не слаще, – В суете да в кутерьме, С нами век в одном ярме. И вопрос еще: чьей шее То ярмо потяжелее. Всех спроси – один ответ: Без хозяйки дому нет. Все – одна, за всех горюя… Аль неправду говорю я?» «Правда, брат!» «Чего верней!» «Славный ты мужик, Корней! – Отвечали все тут хором. – Только зря ты тож… с укором. Нас за смех не обессудь. Нам забыться б как-нибудь, Затушить в груди тревогу… Натерпелись, слава богу! То в походе, то в огне, В трижды проклятой войне. Знаешь сам ведь, как горюем. Хоть бы знать, за что воюем? Аль цари да короли Столковаться не могли Без убийств и без пожарищ?» «Эх, чудак же ты, товарищ! – Рассмеялся с этих слов Ротный слесарь, Клим Козлов (До войны служил он вроде На Путиловском заводе). – Пусть бы путал кто другой, Ну, а ты ведь, Фрол, с мозгой. С повсесветного разбою, Что ж, прибыток нам с тобою? А не нам, так и война, Стало быть, не нам нужна. Вот башкой ты и распутай: Кто ж повинен в бойне лютой? Получил я два письма, Примечательных весьма. В этих письмах говорится, Что там в Питере творится. Молвить истину: содом! Очутились под судом От рабочих депутаты: Очень, дескать, виноваты. Что ж вменили им в вину? Их призыв: долой войну! На суде чуть не пытали. Всех, конечно, закатали В те погиблые места, Где равнинушка чиста, В снеговом весь год в уборе, Ледовитое где море, Где полгода – ночь и мгла. Вот какие, брат, дела!» Натянув шинель на плечи, Ваня слушал эти речи, А потом не спал всю ночь: Не отгонишь мыслей прочь! День пришел – и днем все то же Стал задумчивей и строже Наш Ванюша. Заскучал. Но – крепился и молчал. V
Шли дела меж тем все хуже: Петля стягивалась туже У врага – от пушек гром, А у наших: за бугром Батареи – для парада: На пять пушек два снаряда. Раз-другой, коль что, пальни, Но уж больше – извини. Где ж тут «доблестно» сражаться? Впору б только удержаться. Наши части под огнем Убывали с каждым днем; Отбиваяся штыками, Гибли целыми полками, Каждый час со всех сторон Наносился им урон, Не давала смерть пощады: Днем косили их снаряды, А среди ночной поры – Ядовитые пары. Гибло войско безответно, Но кой-где уже заметно Падать стал «военный дух», И уже роптали вслух. Барабан
Какой-то барабан – хороший аль плохой, Вам скажет кто-нибудь другой: Аз, грешный, мало смыслю в коже И в барабанном бое тоже. Но суть не в этом. Барабан, Замест того чтоб тлеть средь всякой лишней рвани, При сборах брошенный случайно в шарабан, С обозом полковым попал на поле брани. И хоть обоз стоял, как водится, в тылу, Но в боевом пылу Наш барабан решил, что, в виде исключенья, Попал он на войну по воле провиденья, – Что «сокрушит» аль «оглушит», Но некий подвиг он, конечно, совершит. И вот, когда пехота, За ротой рота, Рассыпав осторожно строй, В глубокой тишине шла в бой под кровом ночи, Забарабанил наш герой Что было мочи! Взметнулся бедный полк!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Нет, я умолк! Про полк прочтете все вы в боевых анналах, – Про барабан – скажу, что, к нашему стыду, Его хрипящий бой в ту пору был в ходу… Во всех газетах и журналах!! VI
Были дни: возьмешь газету, Дочитать терпенья нету. Не узнать совсем писак: Не перо у них – тесак. Так и рубят, душегубы. Затрубили во все трубы, Барабанят что есть сил, Словно шмель их укусил. Вдруг на всякие манеры Про высокие примеры Дисциплины боевой, – Поднимают лютый вой; Накликая злые беды Против тех, кто ждет победы Не царевых воевод, Не помещиков-господ, А победы всенародной Рати нищей и голодной Над оравой палачей, Злых властей и богачей. И статьи тебе и оды Про блестящие походы, Про геройские дела, Про двуглавого орла, Про царьградский щит Олега: Как, мол, русская телега Через тысячи преград Мчит прямехонько… в Царьград! То-то будет шум в Европах! Ждут-пождут газет в окопах, Как желаннейших гостей: Нет ли, мол, каких вестей – Хоть строки! – о мире скором. Но газеты общим хором: Тру-ру-ру да тра-ра-ра! Что ни слово, то – «ура!» «Что строчат, лихие гады!» «Ну, чему они так рады?» «Мало радости, кажись: Ведь дела – хоть в гроб ложись». «Аль они там все ослепли?» Средь окопов слухи крепли, Что газеты – не таё: Подрядились на враньё! Может, Правда где и бродит, Да к окопам не доходит, В письмах тож ей не пройти: Гибнут письма по путч От цензуры постоянной, – Чтоб ей лопнуть, окаянной! Шло меж тем из уст в уста, Что, мол, штука не чиста, – Прибежал кой-кто из плена, Говорят: у нас – измена! VII
В деревушке поутру Было дело на смотру. Брови сдвинувши сурово, Командир сказал: «Здорово!» Гаркнул полк по всей статье: «Здра… жла… ва… ско… бро… ди…е!!» «Молодцы! Видать, что хваты! Почему ж у нас, солдаты, Что ни ступим, то беда? Знайте все: из-за жида! Подлый жид-христопродавец С немцем снюхался, мерзавец! Жид – потомственный шпион. Мой приказ – для вас закон: Для жида и для жидовки Не жалели чтоб веревки; Нет веревки – не урон: Разряди тогда патрон!» Ох, не скрыть! «Наука» эта Много душ свела со света, Злой росток дало зерно: Много рук обагрено Чистой кровью жертв невинных! Не исчислить списков длинных, Списков горестных имен Всех, кто зверски был казнен. Скоро поняли солдаты: Не «жиды» тут виноваты! Что «жиды» – один отвод, Чтобы с толку сбить народ. Что измена – где-то выше, Что огонь – на самой крыше, И давно разнюхать след: В чем же корень наших бед? VIII
Все в стихах выходит гладко, А на деле – ой, не сладко! Не пирог был на меду – Жизнь в пятнадцатом году. Но к чему – скажу я честно – Повторять, что всем известно: Быль худую повторять, Злые раны ковырять? Не вернуть Карпат нам снова, Не видать нам больше Львова. Что в чужое взор вперять? Своего б не растерять. А потеряно немало. Наше войско отступало Из залитых кровью мест. Сдали Люблин, Холм и Брест, – Уничтожив переправы, Отошли из-под Варшавы; Потеряли Осовец; Сдали Ковно под конец. Фронт прорвавши нам под Вильно, Потрепал нас немец сильно, Выбивал нас, как мышей, Из болот и из траншей, – Искалеченных, недужных, Тощих, рваных, безоружных, Виноватых без вины, Гнал до самой до Двины. От дальнейшего отхода Нас спасла лишь непогода, Дождь осенний проливной. Вот как шли дела с войной!