Шрифт:
МИЛЛЕР
Злой в Архангельске палач, Миллер ждал в борьбе удач, Шел с «антантовской» подмогой На Москву прямой дорогой: «Раз! Два! Раз! Два! Вир марширен нах Москва!» Сколько было шмерцу герцу, Иль, по-русски, – боли сердцу: Не попал в Москву милок! Получил от нас он перцу, Еле ноги уволок!МАХНО
Был Махно – бандит такой. Со святыми упокой! В нашей стройке грандиозной Был он выброшенным пнем. Так чудно в стране колхозной Вспоминать теперь о нем!ВРАНГЕЛЬ
Герр барон фон Врангель. Тоже – Видно аспида по роже – Был, хоть «русская душа», Человек не караша! Говорил по-русски скверно И свирепствовал безмерно. Мы, зажав его в Крыму, Крепко всыпали ему. Бросив фронт под Перекопом, Он подрал от нас галопом. Убежал баронский гнус. За советским за кордоном Это б нынешним баронам Намотать себе на ус!* * *
Мы с улыбкою презренья Вспоминаем ряд имен, Чьих поверженных знамен После жаркой с нами схватки Перетлевшие остатки Уж ничто не обновит: Жалок их позорный вид, Как жалка, гнусна порода Догнивающего сброда, Что гниет от нас вдали, Точно рыба на мели. Вид полезный в высшей мере Тем, кто – с тягой к злой афере, Злобно выпялив белки, Против нас острит клыки. 1936
Новый год*
Первое слово*
Пленуму Союза советских писателей, назначенному в г. Минске и посвященному советской поэзии.
1
Вдохновенные речи Про соцстроительство. Где? В Кремле, В бывшем царском покое. В президиуме правительство? Правительство. Да какое! Ораторша – дельная, Не балаболка, А по виду – Так «молода-зелена», Трактористка, Ударница И комсомолка – Паша Ангелина. Ее слово И дело Живут неотторженно, Между словом И делом Разрыва нет злого. Овацией Зал отвечает восторженно На каждое меткое, Звонкое Слово. «Мы, комсомолки, Овладели машинами, В горючем Не знаем перерасхода. Победного знамени В соревнованье с мужчинами Мы не уступим, А держим – Три года! В мужской бригаде Машины С изъянцами: Две – Плетутся в ремонт. Две – У них на буксире. Мы свои привели С песнями, С танцами, На исправном ходу Все четыре!» Речь была эта Песнью Призывно-плакатной, Колхозной победой Над агротехникой Косной, Чудом Паши Ангелиной, Трактористки знатной, Комсомолки Орденоносной! 12
Написано к X съезду ВЛКСМ.
2
«История одной семьи». Материалы не мои. Об этом было в «Комсомолке» [13] – Село. Убогая изба. Отец мой бедствовал. Судьба Его не гладила по холке. Искал работы он везде, То был шахтером, то батрачил, Пред кулаком – в лихой нужде – Себя корежил и корячил. Рвался к земле, брался за плуг: «Начну хозяйничать сам-друг». Такую делал тож попытку. Но изо всех его потуг Не получалося прибытку. Нужда хватала за бока, До срока старили заботы. На стороне у кулака Пришлось опять искать работы. Избушка наша – хлев точней, Где клоп царил и нас тиранил, – Мой дед не мог сказать о ней, Кто и когда ее сварганил. В ней, отживавшей долгий век, Как приходило время к ночке, Семейством в десять человек Сбивались мы, как сельди в бочке. Все спали вместе. Теснота. На всех два рваных одеяла. И уж какая духота В избушке о– полночь стояла! Нас, детвору, отец и мать Хотя безграмотные оба, От книг не стали отнимать. Мудра ли сельская учеба? Мать говорила иногда: «Сама б училась, будь моложе. Вы, детки, если б не нужда, Могли бы в люди выйти тоже, Прошли бы, не были б глупы, Иль в доктора, или в попы. Больной… Что жаль ему, больному? Он часто доктору иному, Чтоб не болеть и не страдать, Готов последнее отдать. А у попа того доходней, Жизнь – не загадывай вперед: По крайней милости господней С живых и с мертвых поп дерет!» Винить ли мать за эти речи? Нужда ей гнула спину, плечи. Судила так она ль одна? Такие были времена. Мать нам желала лучшей доли, А долей что звалось? Не то ли, Как за чужой кормиться счет? Кто был богат? Кому почет? Тем, что, держась былой морали, Живых и мертвых обирали. Но материнская мечта Мечтой осталась. А на деле Жизнь оказалася не та. Окончив школу еле-еле, Мы, двое братьев, мелкота, Узнали, как горят на теле Следы хозяйского кнута. В своем хозяйстве неустройка, – Не всем удача на веку, Не ходит счастье к бедняку, – Отец и я с братишкой – тройка – Пошли в неволю к кулаку. «Пойдем к тому, кто побогаче, – Сказал отец, – нельзя иначе. Кому висеть уж на суку, Тот, не сорваться чтобы с петли. Гляди, сука покрепче нет ли!» Кулак же, Савин, был таков, Кулак средь прочих кулаков: Навалит он работы вволю, Из нас последний выжмет сок, Все ж у него на нашу долю Побольше выпадет кусок. Но нам все время выпадало За труд наш каторжный так мало, Что дома та ж была нужда. – А десять ртов насытить просто ль? – Так все мы черствым хлебом вдосталь Не наедались никогда. Да, жили мы в те дни отпето. На девятнадцатом году Советской власти вспомню это И сам руками разведу: Как жили мы в таком аду?! То, что случилось с бедным людом, Когда пришел советский строй, Мне представляется порой Непостижимо-чудным чудом. Отец мой жив, и мать жива. Но жизнь – совсем другая бирка. Вы посмотрели б, какова У них колхозная квартирка! Они уже девятый год Вовсю работают в колхозе. Корова есть, свинья, приплод, Хороший сад и огород. Одеты, сыты, есть доход. Не пляшут босо на морозе. Я помню мать, ее глаза И крик, что ей не сыновья мы, Когда мы с братом образа Таскали в мусорные ямы. А через семь годков она ж – В году… в тридцатом, помню точно, – Вошла в такой безбожный раж, Так фронт безбожный сбила прочно-, Что поп, облапив попадью, Забрал пожитки и – адью, К чертям куда-то смылся срочно. Брат, Николай, в селе родном При эм-те-эсе агроном. Иван, учиться став ретиво, Был политграмотным на диво, Парторга в нем имел колхоз, Как говорится, первый номер, – В колхозе было много слез, Когда его не стало. (Помер. Его свалил туберкулез.) Брат, Константин, был в Красном Флоте, Способный. Младший командир. Теперь, пока не сорван мир, В колхозе – в тракторной работе. Я сам уже пятнадцать лет Держу пред родиной ответ: Быв комсомольцем поначалу, Пришел к партийному причалу, Несу, как знамя, партбилет, – Партсекретарь уже три года Одной из воинских частей, Стоящих там, где ждет невзгода Всех, в край наш ищущих прохода. Лихих, непрошенных гостей. Скажу о сестрах. Харитина Была безграмотна, темна. Теперь – не та совсем картина, – На честь ударница она, А книжку тащит даже в поле. Елена – детработник в школе, С утра до ночи занята. А Надя – учится. И та И эта – обе в комсомоле. Сестра четвертая – о ней, О чудесах ее бригады Рассказ бы вышел подлинней. Как мы, родные, были рады, Что удостоилась она (Об этом знает вся страна) Великой чести и награды. Брат, Константин, кричал «ура». Когда прославилась сестра, И, не держа порыва в тайне, Сестру на честный вызвал «бой»: «Я соревнуюся с тобой На тракторе иль на комбайне!» Вот где веселое житье! Да… о сестре любимой нашей Я упустил сказать: ее Зовут – Ангелиною Пашей. 13
«К. П.» 2/IV с. г. Василий Ангелин. «История нашей семьи».
В защиту басни*
(О попытке, устранить басню с боевого литературно-революционного фронта)
В конце тридцатых годов XIX века, когда одряхлевший баснописец Крылов простился с литературой, развитие басни прекратилось… Историческая роль басни, как самоценного жанра, была выполнена.
Из вводной статьи Б. Коплана к басням Крылова. 1935 г. Изд. «Советский писатель». Белогвардейщина горланит часто «SOS»! Что мы, покончивши с Россией богомольной, Культурно-де пошли дорогою окольной. Ну, это, знаете ль, белейшие, вопрос! У нас от стариков до молодежи школьной – Так общий уровень культурный наш возрос Не зря же Пушкина читают все взасос, И том Некрасова стал книгою настольной. Нет, наш культурный рост с минувшим несравни Давно уже свое изживши малолетство, Мы ценим, любим и храним Свое культурное наследство. Намедни, получив крыловских басен том С тремя статейками критического клана, Я задержал свое внимание на том, Что выперло в словах какого-то Коплана. Еще под маркою двуглавого орла Писались в книжицах такие утвержденья, Что «басня, собственно, с Крыловым умерла И форме басенной не ждать уж возрожденья, – Не говорит она ни сердцу, ни уму». – Мир праху твоему! – Коплан на басню ставит «вето». Не нужно нам оружье это! Позвольте, как же так, я сразу не пойму. Спросить партийного любого старожила: В двенадцатом году – в маневренном бою – Когда опасность нас повсюду сторожила, Была нам басня впрок и службу нам свою С немалой честью сослужила! Но у Коплана некий шок Иль дооктябрьский склад и мозга и кишок: О баснях «правдинских» сей критик ни словечка. Вот раскусите человечка, Какой в нем кроется душок. Крылов… Не мне снижать его талант огромный: Я – ученик его почтительный и скромный, Но не восторженно-слепой. Я шел иной, чем он, тропой. Отличный от него по родовому корню, Скотов, которых он гонял на водопой, Я отправлял на живодерню. Все ж он в читатели завербовал и дворню. Белинский, басенки Крылова разобрав, Сказал уверенно – и оказался прав, – Что баснописец наш имеет все приметы Пройти всех ранее в «народные поэты». Но не Белинские, а мелкая плотва Теперь талдычит нам, что басня уж мертва: – Почий, отжившая, под смертным покрывалом! – Плотва была плотвой и будет ею впредь. Как можно басне умереть? С народным творчеством она в родстве не малом. И это я имел в виду, Когда в двенадцатом году, Ища кратчайшего пути к народным массам, Им в баснях ненависть внушал к враждебным классам. И можно ли забыть, чьим гением она Была тогда оценена? Чтоб я не бил по дичи мелкой, А бил по зубрам бы, бродившим по лесам, И по свирепым царским псам, Моею басенной пристрелкой Руководил нередко Ленин сам. Он – издали, а Сталин – был он рядом, Когда ковалась им и «Правда» и «Звезда», Когда, окинувши твердыни вражьи взглядом, Он мне указывал: «Не худо б вот сюда Ударить басенным снарядом!» Я басне и потом не думал изменять, Но темы требуют различного подхода. Когда надвинулась «Октябрьская» погода, Пришлося в схватках применять Оружье всяческого рода. Но басня и досель пригодна нам вполне, И я скажу в защитном слове, Что дело не в Крылове (И не во мне). В грядущей смене поколений Средь одареннейших голов Ужели басенный немыслим новый гений, Пред кем спасует сам Крылов?! Стараяся не выражаться крупно, Скажу я всем Копланам купно, Что басню признавать уж формой неживой И этим арсенал беднить наш боевой – Не только глупо, но – преступно.