Том 4. Стихотворения 1930-1940
вернуться

Бедный Демьян
Шрифт:

Вождю, партии, родине*

Для благодарного поклона Нужна не только голова. Чтоб избежать в письме шаблона, Нужны особые слова. Я весь охвачен чувством странным, Но кто поэта укорит, Что под его нарядом бранным Сегодня сердце говорит? Я завтра вновь нахмурю брови И к боевым вернусь трудам, В рядах творцов великой нови Жизнь – до последней капли крови Тебе, о Родина, отдам!

Художник, боец, друг*

Художник удивительной судьбы, Боец несокрушимейшей удачи, Друг класса, сбившего дворянские гербы, И буревестник классовой борьбы… Дать верный лик его – труднее нет задачи. Отдавший жизнь свою великой цели, он, Чей путь был боевым и мудро-человечным, Войдет в советский пантеон Художником, бойцом и нашим другом вечным!

Фашизм – это война*

Штыком пронзенный «голубь мира» – Фашистских планов первый акт, Картина эта не сатира, А надвигающийся факт. Мы видим пред собой воочью, Кто мир пытается взорвать, О планах чьих и днем и ночью Нам невозможно забывать. Крепя свой фронт стальной всечасно, Мы говорим об этом ясно, Чтоб враг, оскаливший свой клык, Заране знал бы, как опасно Эмблему мира брать на штык.

Пощады нет! *

Вот все они, как щуки на мели, Как мухи, влипнувшие в тесто. Они подлейшую политику вели И наконец-то обрели За подлости свои заслуженное место. Ужели друга нет у них ни одного? Ужели жалости к ним нет ни у кого? Есть друг: у Гиммлера сегодня в сердце ранка [14] , И жалости полна фашистская охранка! Фашисты… Гиммлер… Каково?! Невероятное вдруг стало явным фактом, Запротоколенным, судебно-четким актом: Изменники родной Советской стороны, Псевдопартийные предатели, лгуны, Всех вражеских контор усердные клиенты, Подпольные враги, фашистские агенты, Убийцы Кирова… Вот Киров кем убит! Вот где застрельщики ужаснейшего дела! Пусть вся страна, пусть вождь, пусть партия скорбит Средь флагов траурных у дорогого тела Сраженного бойца – лихие эти псы Вот в эти самые прощальные часы, Когда мы почести герою отдавали, Они, смеясь в кулак и хмыкая в усы, За нашею спиной преступно ликовали Иль, может быть, тайком собравшись в свой притон, Среди закусок и бутылок, Надеясь на стенной бетон, Смеялися: «Ха-ха, а ловко это он Угробил Кирова!» – «В затылок!» «Звук выстрела, короткий стон И – крышка!» «Пей, Левка, за успех»! – «За наше дело, Гришка!» «За первый, „кировский“, бутон. День будет для меня и светел и хрустален, Когда разоблачать уж нас не сможет Сталин». На Сталина убийц вели! Не удалось дойти к нему бандитским рожам. Мы Сталина уберегли. Не уберечь его – не можем! Мы бережем его, как голову свою, Как сердце собственное наше! Поймали мы змею, и не одну змею. Зиновьев! Каменев! На первую скамью! Вам первым честь – припасть губами к смертной чаше! Нет больше веры вам. Для нас уж вы мертвы. Убивши Кирова, кого убили вы? Иль Киров был не пролетарий? Иль большевик он не был боевой? Иль не был он оратор огневой, Громивший всех ползучих тварей, Линючих тварей, облик свой Менявших чуть не ежедневно? Не он ли пламенно и гневно, Рисуя гнусность ваших дел, Предрек вам нынешний удел, Удел неслыханно-позорный? Где Троцкий? Без него ваш ядовито-сорный, Ваш обреченный куст Не полон, пуст, – Но пролетарский гнев презренного Иуду Настигнет всюду, Тот гнев, который, – если б вас На площадь выпустить кто выдал полномочья – Вас всех до одного в единый миг, не в час, В мельчайшие разнес бы клочья!! И пролетарский гнев народный суд учтет: Он, расчищая путь народу-исполину, Вас с этого пути всех начисто сметет, Чтоб не осталось и помину!!

14

Гиммлер – начальник гестапо, тайной полиции в фашистской Германии.

На том стоим!*

Кто говорит, что нет защитников у них, Опричь фашистов лишь одних? Защитники нашлись – не здесь, а за границей: Де Брукер с Адлером, Ситрин И Шевенельс, сойдя с перин Четырехглавою блудницей, Склонилися над скорбною слезницей: «Ах, пощадите их!» – они Москве самой Шлют вопль «интернациональный». Так, где покаран враг прямой, Вздох скорбный выдает, где враг потенциальный. Предатели! Прожженные дельцы, Агенты шустрые купивших вас банкиров! Где были вы, когда от Троцкого гонцы Неслись в бандитский «центр», а эти подлецы Убийц готовили и прятали концы? Где были вы, когда сражен был честный Киров? Ваш негодующий читали мы протест? Хоть пальцем вы тогда ударили о палец? А нынче вы строчить пустились – гнусный жест! – Письмо – защитный манифест! На чем вы прирастить хотите капиталец? Презренье наше – вам ответ! Другого нет! Товарищи! От вражьих берегов К нам не последняя направлена торпеда, Учитесь узнавать врагов! Учитесь узнавать врагов! Где враг разоблачен, там верная победа, Там меньше наших жертв, там злой подпольный гад, Ползущий слепо, наугад, Скорее попадет – пусть знают то все гады! – Туда, где нет – и быть не может – им пощады! Как гнусно пел бандитский хор! Скорей, скорей на свет, на воздух, на простор, К работе творческой, ликующе-отрадной Из атмосферы этой смрадной! Последние слова бандитов. Приговор Заслуженный, неотменимый. Как призрак злой, ночной, лучами дня гонимый, Уходит он, преступный сбор, Несущий на себе проклятье и позор. С какою затхлостью, с какой мертвящей гнилью Соприкоснуться нам пришлося в эти дни, Когда судили мы всю эту камарилью. Она не выдала нам всей своей «родни». Убийцы пред судом хитрили. Они не все договорили, Не всех пособников назвали нам они. Дела преступные творили Они ль одни?! Мы выявить должны – и покарать – и этих, Покамест числящихся в нетях, Всех потакавших им и помогавших им Блудливо-пакостных лжецов, хамелеонов, Скрывавших замыслы бандитов и шпионов. Мы выявить их всех должны. На том стоим! На том стоим – бойцы с присягою двойною! Пред революцией и пред родной страною!

Двуединая волна*

Рать фашистская ретива, Разухабистая рать. Нет особенного дива, Коль она на два мотива Начинает сразу врать. В чем тут дело, разбери-де! От фашистов свет узнал, Что Москва теперь в Мадриде Свой имеет филиал: «Весь народный фронт испанский Есть создание Москвы!» «План Москвы раскрыт гигантский!» Вот открытья каковы. Вопль фашистский стал неистов: Ври, что мочи, вперегиб! «Если б не было фашистов, Весь бы мир уже погиб!» «Мы на страже!» «Мы на страже!» «Караул!» «Пожар!» «Горим!» В озверело-диком раже Голосят Берлин и Рим. «Поддержать мы вас готовы! – Подголоски верещат. – Большевистские основы Без того уже трещат!» «Украина – без бананов: Все бананы выбил град!» «На Москву идет Стаханов!» «Отделился Ленинград!» Больше слухов! Больше мути! В ход любую дребедень! Дичь нелепую до жути Преподносят каждый день. Позабывши брех вчерашний, Порют дичь на новый лад: «Возле Сухаревой башни Коминтернский был парад!» «Генералу Агитпропу Боевой вручен приказ: Взять Европу! Сжечь Европу! Надо кончить с ней зараз!» Идиотству нет предела. В чем тут, собственно, секрет? Это все по сути дела Предвоенный буйный бред. Это подлинные знаки, Что готовится война: Впредь до газовой атаки, До начала самой драки – Одуряющие враки, Лжи газетной белена. Как ни подл и ни циничен, Как ни глуп фашистский бред, Он по-своему логичен, Как логичен всякий вред, Гной больного организма, Паралич, идиотизм, – Как логичны для троцкизма Терроризм и бандитизм! Троцкий!.. Вот где грязи – вдвое! Вот фашистский где герой!' Вот чей вой в фашистском вое Лейтмотив дает второй. Клеветнического штаба Омерзительный солист, Вот кто выпрыгнул, как жаба, На болотно-смрадный лист! Вот кто знает все каналы Журналистского жулья, Вот кто прет материалы Для фашистского вранья, Вот кто страхи нам пророчит И, кривя змеиный рот, Наш народный суд порочит И порочит весь народ! Есть народная примета (У народа глаз остер). Про брехливого валета Говорит примета эта: «Шибко ехал, пятки стер!» Троцкий пятки стер и совесть. Смрад! Предельная черта! Нам портрет такой не в новость: Троцкий – с пеною у рта. Он владеет редким даром: Из провала лезть в провал. «Балалайкиным» недаром Ленин сам его назвал, Да «Иудушкой» впридачу Тож назвал его не зря. Вот поставил кто задачу – Срыть основы Октября. Только рыла не хватило. Не хватило? Наплевать. Стал фашистское кадило Гнус продажный раздувать. Уличенный в бандитизме, Он в Норвегии кривит, На «невинном» журнализме Он отъехать норовит, – Искупитель он – дер Миттлер – Не своей совсем вины, Он кой-что строчит, хейль Гитлер, Ради сына и жены, В амстердамском желтом сите Он просеян до зерна. «Вот де Брукера спросите! Вот спросите Ситрина!» Эти ж милые персоны От услуг таких не прочь, Рады врать на все фасоны, Чтоб преступнику помочь. А пока там суд да дело, Троцкий («Я еще живой!») Подвывает оголтело Под фашистский злобный вой. Ждем последнего «этапа», Остается он один: «Троцкий с паспортом гестапо Срочно выехал в Берлин!» Там прямой приют бандиту, Там он, мстить нам дав зарок За друзей своих и свиту, Обретет себе защиту… На большой ли только срок?! Вот откуда непристойной Клеветы, грязна, мутна, Как из ямы из помойной, Льется, плещет жижи гнойной Двуединая волна!

Привет!*

К пятидесятилетию т. Серго Орджоникидзе

Полвека прожито. Геройский пройден путь. В привете нелегко осилить эту тему. Родной Серго, большой поэт когда-нибудь Из биографии твоей создаст поэму. Сердечных чувств своих к тебе мы не таим, Хотя не склонны мы к сердечным излияньям. Отважнейший боец – ты дорог нам своим Орджоникидзовским особым обаяньем. Сегодня в честь твою рекордно сталь куют, И уголь, и руду рекордно подают. Недаром стал твой фронт стахановскою школой. Сегодня в честь твою гремит в стране салют Всей артиллерии промышленно-тяжелой! Мы знаем планы всех фашистских штаб-квартир. Ну, что же? На удар взбесившихся задир Ответим мы таким стремительным ударом, Что скажет вся страна, весь пролетарский мир: «Серго! Промышленно-стальной наш командир, Салютовали мы в твой юбилей недаром!» Советской родины преображая лик, Одев ее в бетон, чугун, стальные балки, Среди великих ты по-своему велик, Несокрушимейший, кристальный большевик Формовки ленинской и сталинской закалки! Серго, прими мое словесное «литье». Частица дел твоих есть и в моем занятье. Рукопожатья всех – и в том числе мое – В горячем сталинском прими рукопожатье!

Хэй! или «доктор голода»*

Берлин, 31 октября. – По официальному приглашению Гитлера в Берлин прибыл американский врач Хэй, известный у себя на родине под кличкой «доктор голода».

«Последние новости» от 1 ноября 1936 г. № 5700. Статья «Организация голода в Германии». Я по-испански не пишу И на себя за то в обиде, Но я Испанией дышу И – сердцем, мыслью – весь в Мадриде. Негодования полна, Вся, вся Советская страна, Страна народа-исполина, Гремит проклятием врагу, Чей фронт слился в одну дугу, Дугу – от Рима до Берлина. Стихи равняя на бегу, Веду бойцов своих в атаку. Удар мой первый по врагу – В Берлин, в фашистскую клоаку. «Х-э-э-эй!!» Не углубляйся в века, Мы все ж начнем издалека И дату первую укажем С победы гитлеровской, скажем. О чем фашисты-главари В те дни истошно ни кричали! «Мы через года два иль три Жить будем, немцы, без печали. Полезет немцам счастье в рот Само, как пышный бутерброд. На хлебе – маслице коровье. Ешь, сколько влезет, на здоровье!» Ан вышло все наоборот, Ан бутерброд, скажи на милость, Какой и был, из года в год Стал приходить заметно в хилость И – в завершенье прочих бед – Он под конец сошел на нет. Взяла Германию унылость. «Хэйль Гитлер!» – это ж не обед! Нужда не в масле уж, а в хлебе. Вожди фашистские давай Про журавлей горланить в небе, Про украинский каравай: Они возьмут советский край, Поработят в нем все народы, – Тогда уж, немцы, не зевай, Знай – рты пошире разевай, Забыв былые все невзгоды! Вон «журавли»-то каковы В речах фашистского героя. Да вот на деле-то, увы, Все журавли-то у Москвы Аэропланного покроя: Задень их, боже сохрани, В строю воздушно-журавлином Не закурлыкали б они Победоносно над Берлином! Для сногсшибательных затей Пришлось искать иных путей, Иных загаженных каналов. Нашли – испанских генералов: «Народный фронт?!. Стреляй! Дави! Уж мы поможем вам по-свойски!» И вот – Испания в крови, Но бьется в ней народ геройски, Но грудью стал он за Мадрид! В Берлине бешенство царит, В Берлине яростные клики, Антисоветские улики: «Мадрид бы пал уж в сентябре!» Москва мешает их игре! Да, затянулося с игрою. Зима меж тем уж на носу. А бутерброд ушел из строю, Куда-то смыло колбасу. Народ – опричь фашистов тучных – Стал приневоленным чтецом Агиток длинных, нудно-скучных, Бессовестных, псевдонаучных С неутешительным концом: «Не ешь ни мяса, ни жиров. Хейль Гитлер!» То-бишь, будь здоров! Ума фашистского пучины Полны отчаянных идей Насчет мороченья людей. Не для иной какой причины В Берлин был вызван чудодей, Американский доктор, Хэй, Иль «доктор голода» по кличке. Труд у него ученый есть, В котором бой он дал привычке, Дурной привычке, «сытно есть»: «Еда! Какие предрассудки! Еда страшнее всех зараз! Есть можно раз, не больше, в сутки, А лучше – в двое суток раз, – Во избежанье несваренья И растяжения кишок Есть исключительно коренья И подзаборный лопушок». Что я пишу вам правду-матку, Даю вам точную цитатку: