– Что в рюкзаке?

– Братан, – Киркоров приблизился к автоматчику. – Зачем ты так?

– Назад, пидор.

Ствол автомата уперся в живот Киркорову. Но, кажется, кроме меня этого никто не заметил, серебряный портсигар со Сталиным на крышке перекочевал из руки Киркорова в карман охранника.

– Проходите.

Обливаясь потом, я проследовал в ворота. Черт подери, надо же!

– Я думал, взрывчатка не запрещена на барахолке, – шепнул я Снегирю.

– Не запрещена, – он ухмыльнулся как ни в чем ни бывало. – Если ты не хочешь ее толкнуть, то не запрещена…

– Киркоров.

– Чего тебе?

Я пожал одноглазому руку. Он кивнул, поведя плечами.

– Жалко портсигар.

– Новый найдешь, – убежденно сказал Снегирь.

Зрелище, распахнувшееся перед нашими глазами, было грандиозным. Чаша стадиона напоминала муравейник со срезанной макушкой. Люди копошились на дне и на трибунах, в воздухе висел ни на минуту не умолкающий гул. И, ступив в тесные ряды, мы стали частью этого гула.

– Меняю книгу на жратву!

– Братан, постой, взгляни, какой покрой!

– Ушанка, кому ушанка!

– Валенки уперли! Валенки!

Снегирь уверенно шагал по рядам, отнекиваясь от назойливых торгашей, отталкивая проституток, буквально вешающихся на шею.

– Какой значок!

Тощий оборванный юнец вцепился в грудь Киркорова, пытаясь сорвать значок. Тот, не долго думая, размахнулся и двинул кулаком по распухшей от голодухи физиономии. Юнец отлетел в сторону, на разложенный торгашами металлолом.

– Сука! – по-собачьи заскулил он. – Сука е… ная!

Мне же на руку повисла женщина с разорванным ртом – черные, кривые зубы выглядывают, как зверьки из норки.

– Красавец, хочешь – отсосу?

Я молчал, и она не отставала.

– Недорого возьму, красавец. Сухарик дашь. Доволен будешь…

– Кышь отсюда, падаль, – крикнул на нее Киркоров. – Или, может…? – он выразительно посмотрел на меня.

– Пошел ты, – зло бросил я, догадавшись, что он имеет в виду.

Шлюха осталась позади, матерясь и сыпля в наш адрес проклятья.

Снегирь остановился перед грудой вонючего тряпья, из-за которой едва виднелся хозяин.

– Карлуша!

Пузатый человечек с миндалевидными глазами и большим, крылатым носом засеменил к нам.

– Снегирь, какими судьбами?

– Все теми же. Как торг, Карлуша?

– Какой, к дьяволу, торг? – пожаловался Карлуша. – За все утро обменял бушлат на два ржавых топора. Разве это торг? – он посмотрел на нас с Киркоровым. – И Киркоров с тобой? Здравствуй!

– Здорово, Карл, – отозвался Киркоров.

– А это кто?

Карлуша посмотрел на меня. Мне не понравился его взгляд – цепкий, оценивающий, особо остановившийся на рюкзаке, давший мне понять: этот Карлуша, при внешней безобидности, не так уж прост.

– Это Андрей, наш новый товарищ.

– Вот как, – Карлуша улыбнулся. – Карл Брандао.

Я пожал его мягкую ручонку.

К нам приблизился здоровенный детина с тупым выражением на лице, напомнивший мне близнецов, встреченных мной и Мариной на Москве-товарной.

– Где ты шляешься, остолоп? – накинулся на него Карлуша.

– Мясца выменял, хозяин.

– Мясца выменял! За то время, что ты мясцо менял, меня три раза могли пришить или обчистить до нитки. До нитки!

– Прости, хозяин.

– Давай сюда, остолоп.

Детина протянул Карлуше дымящийся кулек. От запаха слегка закружилась голова. Торгаш распаковал кулек и набросился на еду, не заботясь о наших ощущениях.

– Итак, Снегирь, – сказал он, едва ворочая языком. – Я полагаю, вам нужно обмундирование вот на этого молодца.

Он дернул подбородок в мою сторону.

– Ты, как всегда, проницателен, Карлуша.

Торгаш протянул обглоданную косточку своему сподручному. Тот схватил ее и принялся грызть. Меня едва не стошнило.

– Люблю стрелков, – не совсем к месту заговорил Карлуша, поглядывая на меня. – Они подчиняются правилам, например, тому правилу, что каждый участник состязания на право вступить в Армию обязан иметь обмундирование стрелка. Где он его возьмет – вопрос открытый. Обязан – и баста! Замечательное правило.

– Еще бы, – ухмыльнулся Снегирь. – Тебе – то оно как нельзя на руку.