Вадим пружинисто шел впереди.

За молчаливым леском открылась пустая улица – два ряда покалеченных многоэтажек.

– Эй, – окликнул провожатого Снегирь, беспокойно озираясь. – Далеко топать-то?

– Уже близко.

Через пару сотен метров перед нами улеглось шоссе, горбящееся ржавыми автомобилями. Вадим двинулся наперерез к виднеющимся за снежною пеленой зданиям, отдаленно напоминающим паруса. В Пустоши я не видел ничего подобного…

Дома соединяла каменная кишка, на крыше которой, – пеньки-буквы – «АЭРОВОКЗАЛ».

Вадим – и мы следом – нырнули в черную пасть входа. Дальше – турникеты, вроде тех, что в метро.

Сначала я увидел три красноватых мигающих глаза: три костра пылали неподалеку от расположенных широким полукругом конусовидных шатров. Затем – широкое ровное поле, самолеты, нюхающие пропеллерами воздух. И уже напоследок – темные фигуры, сидящие у костров.

– Ходынка, – прошептал Снегирь. Что-то в его голосе мне не понравилось…

Мы подходили к ближайшему шатру и навстречу нам поднимались люди. Вспомнилась Москва-товарная, мародеры: этот, как его, Шевченко, со своими сподручными. Те тоже сидели, сгорбившись, у костра, ловя тепло, грея жратву. Время костров, эра костров…

Явственно послышался звон передергиваемых затворов.

– Кто, б… дь?

Голос! – сразу и не понять, человек сказал или прорычал зверь. Шесть либо семь стволов уставились на нас, вызывая холодок под сердцем.

– Вадим, – кто-то у костра узнал провожатого.

Стволы опустились.

Лица, сверкают белки глаз.

– У себя? – спросил Вадим бородача с серьгой в ухе. Тот кивнул, исподлобья поглядывая на нас. В руках у бородача – ружье с красивым деревянным прикладом.

– Сюда.

Вадим, наклонившись, проник в шатер.

– Цыган, – окликнул он темноту. Что-то щелкнуло, запахло бензином. Под потолком вспыхнула тусклая лампочка, провода от которой змеились к клеммам урчащего генератора.

С соломенного тюфяка поднялся мужик, слегка похожий на Вадима. Такая же кукольность, лощеный блеск кожи, глаза навыкате. Вот только он был лыс, и во взгляде читалась усталость.

– Снегирь, здравствуй, – Цыган, похоже, ни на йоту не удивился нашему появлению, а на меня и Киркорова он и вовсе не обратил никакого внимания. – Я знал, что ты явишься.

Вадим приблизился к нему, ластясь, словно кошка. Я никогда в жизни не видел целующихся мужиков: поцелуй Вадима с Цыганом был долгий, глубокий. Я отвернулся, опасаясь, что меня может вырвать.

– Теперь иди, крошка, – Цыган шлепнул юношу по жопе. – Нам с этими людьми надо переговорить.

Вадим, виляя бедрами, покинул шатер.

Цыган повернулся к нам. На его башке, как в зеркале, отражалась лампочка.

– Рад видеть старого партнера… – начал Снегирь.

– Без прелюдий! Сразу к делу.

– Ты, Цыган, знаешь, что нам нужно.

– Знаю. Но не знаю, что есть у вас.

Снегирь кашлянул.

– Тридцать килограммов пластида.

На лице Цыгана не отразилось ничего.

– Пластид? Недурно…

Он подошел к параше. Желая струя загрохотала, как маленький водопад. Помочившись, Цыган повернулся к нам, неторопливо упаковывая сизую мотню.

– Так что? – в голосе Снегиря слышалось нетерпение.

Цыган отворил дверцу железного шкафа, стоящего в головах его постели, достал холщовый мешочек.

– Здесь, как и в прошлый раз, ровно тысяча доз.

Снегирь взял мешочек.

– Андрей.

Я скинул рюкзак с плеча и выгрузил на пол шесть черных пакетов.

Крадучись, вошел Вадим, наверное, почувствовал: сделка завершена. Цыган кивнул нам, прощаясь. Мы покидали шатер, слыша за спиной звук поцелуя.

– Пидоры, – пробормотал сквозь зубы Киркоров.

Мы, стараясь держаться у стен домов, двигались в сторону барахолки. Рюкзак стал легким, как пушинка, и усталое плечо только что не пело от радости.

– Жоподеры, б..дь!

– Чего ты, Киркоров, так взъелся на них? – ухмыляясь, спросил Снегирь.

– Ненавижу говнотолкателей, – Киркоров со злобой ковырнул носком ботинка ледяной нарост на земле. – Перестрелял бы всех.

– Какая тебе-то разница?

Киркоров взглянул на меня, на Снегиря и, не найдя что ответить, махнул рукой.

Лунный сок заливал окрестность, ночь была ненамного темнее дня. Чаша стадиона напоминала череп быка. Не больше чем в сотне метрах отсюда – люк.