Марлена удобно устроилась в теплой ароматной воде, когда к ней вошла Дженни и уселась на край ванны.

— Он люмпен, не так ли? — без лишних предисловий спросила она.

Марлена погрузилась в воду по шею. Ее живот белел под водой. Тело Марлены округлилось, и она наслаждалась ощущением легкости в воде. Скоро ей рожать…

«Люмпен, — подумала она. — Оборванец». Марлена задумчиво кивнула.

— Но я люблю его, — прошептала она.

Дженни погладила ее по голове.

— Я знаю, знаю. Он может быть очень привлекательным, даже соблазнительным.

Девушки переглянулись и, сами не зная почему, расхохотались. Этот смех заменил им слезы, которые приходилось сдерживать, слезы разочарования.

Две недели спустя Марлена родила в доме Гольдбергов второго ребенка — мальчика, поприветствовавшего мир громким криком.

В отличие от Авроры, он был очень похож на отца — такие же глаза, такой же нос. Марлена назвала сына Хоакином.

Приходя в себя после родов, женщина много думала о случившемся. Она поняла, что так дальше продолжаться не может. Она не может вернуться к Джону, ведь тот не собирался менять свою жизнь. Да, он ждал рождения второго ребенка, хоть и ворчал вначале, но Марлена знала, что этого недостаточно. Она несла ответственность за своих детей, и как ей ни было трудно, придется вернуться к матери и Юлиусу и попросить их принять ее.

В тот день, когда Марлена решила вернуться домой, она тщательно искупалась, вымыла волосы и надела очень симпатичное платье, которое перешила из платья Дженни. Рахиль взяла у соседки детскую одежду — у той дети уже выросли — и нарядила Аврору и Хоакина.

Прошло два года с тех пор, как Марлена в последний раз была в доме родителей, и теперь, стоя на пороге, она чувствовала, как сердце выскакивает у нее из груди. Было воскресенье, и, скорее всего, она застанет дома и мать, и Юлиуса. Но что они скажут? Как отреагируют на ее появление? Обрадуются? Или разозлятся настолько, что не впустят ее в дом?

Глубоко вздохнув, Марлена постучала.

Если служанка, открывшая ей дверь, и удивилась, то никак этого не проявила.

— Господин и госпожа в саду, — сказала она, словно Марлена никуда и не пропадала.

— Спасибо. — Девушка покрепче взяла Аврору за ручку и прижала Хоакина к груди.

Анна и Юлиус сидели на своем излюбленном месте, смотрели на море и тихо о чем-то говорили. Они были не одни — под апельсиновым деревом увлеченно играла с куклой Леонора. Сестренка Марлены очень выросла. Хоакин тихонько загулил, и Леонора оглянулась. Девочка была настолько потрясена, что не могла пошевелиться. Анна и Юлиус ничего не слышали.

— Мама? — робко позвала Марлена.

Анна оглянулась и вскочила так быстро, что потеряла равновесие и чуть не упала.

— Марлена! — Она протянула к дочери руки и поспешно направилась к девушке. — Марлена, доченька! — Со слезами на глазах Анна заключила дочь и внука в объятия, затем погладила по голове Аврору. — А ты, малышка, уже так выросла.

Юлиус, сияя, подошел к падчерице.

— Наконец-то ты вернулась! — воскликнул он. — Мы так долго тебя ждали.

Марлена молча кивнула. И разрыдалась.

Возвращение Марлены в лоно семьи было встречено с восторгом, и вскоре девушка привыкла к роскоши богатой жизни. Она наслаждалась праздностью, подолгу сидела в патио, слушала разговоры гостей и увлекательные рассказы о жизни в Буэнос-Айресе и за его пределами.

— Все из Франции, — ворчал пухлый мужчина, сидевший в плетеном кресле рядом с Юлиусом. Он торговал в Аргентине немецкими ликерами. — Часы, фарфор, стекло, дорогие ткани, мебель, городские повозки и роскошные кареты. Даже когда porteno ест или пьет, своим угощением он обязан французам. Стоит пойти в дорогую гостиницу или ресторан, и сразу узнаешь, что либо владелец заведения, либо шеф-повар — француз, ликер привезли из Франции. Я уже не говорю о вине.

Юлиус рассмеялся.

— Вы правы, господин Кюн. Можно подумать, что мы и не уезжали из Европы. Оглядываешься в гостинице и думаешь: все европейское. Комната обустроена по-европейски, блюда в ресторане европейские, портье хоть и не одет во фрак, но выглядит вполне по-европейски. Лакированный паркет блестит, а вся обстановка так и режет глаз напускной элегантностью, и кажется, будто ты попал в Париж, Вену или Берлин. Но стоит попробовать поданное блюдо, и сразу замечаешь разницу. После третьей перемены блюд следует четвертая, пятая, шестая, а иногда — седьмая и восьмая. Порции такие, словно рассчитаны на богатырей древности.