— Ты мой лучший друг, Уоллис. Кем бы я был, если бы оставил тебя одного?

Кроме парочки работников со стройки Франк был единственным, кто явился на похороны Уоллиса. У него не было семьи и друзей.

Последний шаг — и Франк очутился на берегу. К этому времени он мог найти путь на площадь с завязанными глазами. Повсюду суетились люди, готовясь к празднику. Время от времени вдалеке звучали выстрелы. Кто-то белил стены домов. Некоторые уже устремились на площадь имени Двадцать Пятого Мая. Франк пошел быстрее. Пристроившись к группке веселых портеньос, он дошел до площади и направился к монументу Майской пирамиды.

До сих пор никто не ждал его там, но нужно было проверить. Нужно…

Франк замер как вкопанный.

Сегодня у монумента кто-то стоял. И не просто кто-то. Это был кто-то знакомый.

Он не видел Аннелию с тех пор, как покинул Эсперанцу, но сразу же узнал ее.

Франк медленно пошел к ней, но женщина, заметив его, осталась стоять на месте.

«Аннелия, — крутилось у него в голове. — Аннелия».

При виде юноши Аннелия улыбнулась. Несмотря на тяжелую жизнь, женщина все еще казалась молодой.

— Здравствуй, Франк. — Аннелия кашлянула. — Мина сказала мне, что ты будешь ждать ее здесь.

— Сказала… Но почему…

Франк осекся, видя, как изменилось лицо Аннелии. Женщина опустила глаза, но затем вновь подняла голову. Франк заметил слезы на ее щеках.

«Нет, — подумал он. — Нет, она не может это сказать. Нет! Пока она это не произнесла, это неправда…»

— Нет! — крикнул кто-то.

Франк не сразу понял, что это слово слетело с его губ.

Аннелия протянула руку и погладила его по плечу. Юноша дрожал, словно в лихорадке.

— Я должна тебе сказать… — Она говорила так тихо, что Франку пришлось склониться к ней. — Мина мертва. Она так надеялась встретиться с тобой, но…

— Что? Как это… произошло? Отчего она умерла?

— Холера. В Росарио была эпидемия холеры.

— Вы были в Росарио?

— Это долгая история… Эсперанца, Росарио… Я могу тебе все рассказать. И я должна передать тебе последние слова Мины.

Франка вновь начало трясти. Аннелия сжала его ладонь, и ей показалось странным то, как ее тонкие, хрупкие руки смотрятся на его огромной кисти.

— Она сказала, что любит тебя. Вот что я должна была тебе передать. Тебе следует обрести свое счастье. Возвращайся туда, откуда приехал…

— В Нью-Йорк… — рассеянно пробормотал Франк.

— Значит, возвращайся в Нью-Йорк. И помни, что Мина тебя любила.

Филипп Амборн сел перед зеркалом и взглянул на свое отражение. Когда-то он был красивым юношей, на которого засматривались девушки. Теперь же широкий шрам, разделяя его лоб на две части, тянулся до макушки. Волосы там больше не росли. Насколько это было возможно, Филипп скрывал шрам под шляпой, но стоило ему приударить за девушкой, как рано или поздно наступал момент, когда ему нужно было снять шляпу. И тогда на лице девушки проступало отвращение. Некоторых, даже тех, кому он заплатил, приходилось брать силой. «И это она виновата во всем».

Перед его внутренним взором появилась хрупкая фигурка Мины, ее упрямое личико, каштановые локоны, веснушки, усеивавшие белоснежную кожу, словно золотой песок. Он ненавидел ее и в то же время не мог без нее жить. С тех пор как она исчезла, Филиппу становилось все хуже. Прошло много времени, прежде чем он смог оправиться от ужасного удара Аннелии. Прошло еще больше времени, прежде чем он смог все вспомнить. Филипп не забыл Мину, и воспоминания о ней становились с каждым годом все отчетливее. Поэтому он уже давно пытался найти ее. Иногда Филиппу казалось, что цель близка, но всякий раз Мина ускользала. Конечно, ему приходилось зарабатывать себе на жизнь. Это было не так просто, как в те времена в Эсперанце, когда все само шло к нему в руки.

После смерти отца — за это проклятая бабенка, Аннелия, еще заплатит! — Филипп несколько месяцев занимался своим rancho, ранчо, а потом продал имение этим окаянным Дальбергам. Они не оставили ему выбора. Они за это заплатят.

Филипп склонился к зеркалу и ощупал уродливый шрам. Все, все, кто разрушил его жизнь, заплатят.

Начиная с Аннелии и Мины.

Опасаясь того, что увидит, и не решаясь выглянуть наружу, Мина забилась в угол кареты. Они неумолимо приближались к цели, но даже когда Эдуард Бруннер остановил карету и пригласил девушку выйти наружу, она все еще колебалась.

— Отсюда уже видно Ла-Дульче! — воскликнул он все с тем же неизменным восторгом, звучавшим в его голосе, когда он говорил об имении.

Мина уставилась на свои руки, сложенные на коленях.