Стригали молниеносным, как ей казалось, движением хватали животных и с невероятной скоростью состригали им шерсть. После этого овец осматривал «доктор» — подросток или старик, который не мог работать так быстро, как молодые мужчины. Но задача «доктора» была не менее важна: нужно было предотвратить инфицирование ранок, оставшихся от ножниц.

Другие рабочие точили ножницы, чтобы дело двигалось еще быстрее. Кто-то складывал шерсть в тюки, которые потом предстояло отвезти в Буэнос-Айрес.

В других имениях в это время года все обстояло точно так же. Повсюду в загонах трудилось по двадцать-тридцать работников. Один человек мог подстричь в день от тридцати пяти до пятидесяти животных. На такую работу принимали и женщин — они стригли медленнее, но гораздо реже травмировали овец, осторожнее орудуя ножницами, и потому пользовались большой популярностью в этих краях.

Во время сезона esquila простой поденщик мог требовать довольно высокую оплату и отлично зарабатывал в короткие сроки. Эти деньги позволяли компенсировать неудобства: во время esquila овцы оказывались важнее людей, и если раньше поденщики в плохую погоду могли рассчитывать на ночлег в сарае, то сейчас главным было уберечь овец от дождя. Влажную шерсть не сострижешь! Поскольку в это же время нужно было сеять пшеницу, владельцам здешних ранчо приходилось бороться друг с другом за рабочую силу.

В качестве оплаты работникам выдавались latas, металлические пластины с названием имения. Их можно было использовать для взаимных расчетов. За сотню остриженных овец работник получал одну пластину. В конце сезона пластины обменивались на деньги.

В честь завершения esquila в каждом имении устраивали большой праздник, и Ла-Дульче не стало исключением.

— Таким поведением вы себе друзей не наживете, сеньор Бруннер! — Дон Мариано пододвинулся к Эдуарду. — Нет ничего хорошего в том, что вы продолжаете содержать работников, даже когда им нечего делать. Мы платим людям не за праздные шатания. И никогда этого не делали. Когда работа выполнена, они должны уйти. Так заведено. Они к этому привыкли. Иначе и быть не может.

— Ни в коем случае. — Эдуард покачал головой. — Я никогда не прогонял своих работников в межсезонье. Я думаю, вы, дон Мариано, вполне можете распределить текущую работу между этими людьми. Круглый год нужно сажать деревья, строить и чинить системы орошения. Нет никакой необходимости нанимать этих работников только весной. Оставьте пару работников у себя, и у вас не будет трудностей с тем, чтобы найти их, когда они понадобятся.

Дон Мариано едко улыбнулся.

— Тех работников, которые мне действительно нужны, я не отпускаю, будьте уверены. Но… — Он буравил Эдуарда взглядом. — Мне не нужно столько народу в имении, а уж жены работников мне и подавно ни к чему.

Эдуард не знал, что на это возразить. Конечно, с экономической точки зрения женщины были бесполезными. И их нужно было кормить. Чтобы предотвратить драки, вызванные ревностью, в некоторых имениях только арендаторам и старшим рабочим разрешалось привозить с собой жен и детей. Некоторые землевладельцы принципиально нанимали лишь холостяков, но Эдуард не мог смириться с мыслью о том, что разлучает семью.

Он набрал побольше воздуха в легкие.

— Знаете, дон Мариано, когда я был очень молод…

— Это, конечно, трогательно, — перебил его дон Мариано, — но к делу не относится. Вы не можете приехать сюда и установить тут свои порядки, сеньор Бруннер. Все должны придерживаться определенных правил.

Определенных правил… Эдуард едва справлялся с нарастающим раздражением. Были времена, когда он не придерживался никаких правил и лишь руководствовался здравым смыслом.

«Если бы только дон Мариано об этом знал…»

Но богатый землевладелец был знаком с управляющим имением Ла-Дульче, а не с доном Эдуардо, в свое время не очень-то ладившим с законом.

Эдуард обвел взглядом присутствующих. Переехав сюда, он в течение пары недель приспособился к здешнему неспешному существованию. Тут, в пампасах, вдали от больших городов, жизнь словно остановилась, и все было так же, как в колониальные времена. Тут нужно было тяжело работать, а в свободное время можно было поглазеть на pelea de gallos, петушиные бои, поиграть в карты или устроить скачки. По воскресеньям бедные работники собирались в кабаках и напивались в стельку. Иначе было только в День Независимости, когда устраивали фейерверки и пышные празднества, да на свадьбах — с танцами, выпивкой и хорошей едой. Популярностью пользовались и некоторые другие праздники — день поминовения, конец hierra, времени, когда клеймили скот, esquila и праздник урожая — minga. В эти дни люди пели и наслаждались изысканными яствами, которые в другое время не могли себе позволить.

Эдуард заставил себя улыбнуться.

— Дорогой мой дон Мариано, — произнес мужчина, стараясь выглядеть беззаботным. — Неужели вы считаете, что этот праздник — подходящее время для ссоры?

И действительно, торжество шло полным ходом. Повсюду витали ароматы еды. Работники пели, смеялись, танцевали, как будто пытались таким образом прогнать усталость, накопившуюся за последние недели.

Дон Мариано помолчал.

— А когда мне еще сказать вам об этом? — проворчал он. — Вас же никогда нет дома. Вы выполняете работу, которую вполне могли бы поручить своим помощникам.