– Помощь.

– Для тебя, Егор, все что угодно, – горячо заверил не лишенный самоиронии эгрегор. Потом подумал и оговорился: – Кроме секса, конечно.

Я, хохотнув в подтверждение того, что оценил шутку юмора, сразу перешел к делу:

– Послушай, Кика, у тебя случайно не завалялось что-нибудь такое-эдакое на Альбину Ставискую?

– Под эвфемизмом «такое-эдакое» надо понимать компромат? – мигом перейдя на деловой тон, уточнил эгрегор.

– Понимай, Кика, как хочешь. Но мне нужна такая информация, которая могла бы заинтересовать Совет.

– Белый или Черный?

– Хоть тот, хоть этот, а лучше – оба. А еще лучше – Большой. Ты меня понимаешь?

– Я понимаю тебя, Егор. Я тебя, старичок, отлично понимаю.

– Поскребешь по сусекам?

Эгрегор ответил не сразу. Молчал секунд десять. Но зато потом обрадовал:

– А ты знаешь, Егор, ведь кое-что есть на нее. Кто бы сомневался, подумал я.

– Материальчик – не бог весть что, – самокритично прикинул эгрегор. – Но если под нужным соусом подать, то Альбине не поздоровится.

Я не стал спрашивать, сольет он мне это «кое-что» или нет. На кой черт он тогда это «кое-что» собирает? Не солить же. Поэтому сразу заговорил о цене:

– Сколько за все?

– С тебя, Егор, нисколько, – быстро и вполне искренне ответил он.

– Только без фанатизма, Кика. Мы не дети. Называй свою цену и не стесняйся.

– Хорошо… – Он тяжело вздохнул и осторожно сказал: – Восемьдесят… Нет, сто доз.

Торговаться по мелочам – не в моём стиле, но я сомневался, есть ли у меня столько капсул в наличии, поэтому попросил:

– Подожди секунду, Кика. – Дотянулся рукой до кармашка пассажирского сиденья, пошарил и выгреб со дна прозрачный пластиковый пузырек с наклейкой «Аспирин». Потряс содержимым. Пузырек был наполнен Зернами Света лишь наполовину. Я врать не стал: – Кика, такое дело, у меня только пятьдесят штук. Или что-то около того. Давай так: эти сейчас, а через день-другой подгоню остальное. Пойдет?

– Лады, Егор. Как скажешь. Где и когда?

– Минут через двадцать у Танка.

– К Танку не успею. Никак. Я на левом берегу.

– А если у Саши Лобастого?

Но и на бульвар Гагарина к памятнику Александру Третьему он не успевал.

В результате договорились встретиться через сорок минут у фонтана возле Центрального рынка. Ему это было по пути, а мне в тему: вспомнил, что в тех краях есть у меня одно небольшое, но важное дельце.

Очень вовремя, кстати, вспомнил.

Прикатил я раньше срока минут на пятнадцать, загнал болид на платную стоянку и, прикупив по дороге бутылку темного пива, уселся среди праздного разночинного люда на лавку возле фонтана.

Поблизости от того места, где я так удачно пристроился, лежал на солнцепеке пожилой верблюд по имени Саид. Он на этом месте уже восемь лет лежит, это его законное рабочее место, сюда его каждый день приводит фотограф. В последнее время помимо Саида приводит еще и белую карликовую лошадь. А в самое последнее время – еще и черного ее жеребенка.

Саид лежал на пузе, медленно хлопал глазами и выглядел, как всегда, жалко. Жеребенок лежал рядом, лежал он на боку и сладко спал, расслабившись, как избалованная собака. А его мать спала стоя, как боевая лошадь.

Гуляющие люди подводили своих детенышей к этим незверским животным и что-то там с умным видом объясняли.

А затем лошадь привнесла в благостную картинку элемент пикантности: не меняя сонного выражения морды, начала прудить прямо на асфальт. Делала она это основательно и шумно. Дети радостно взвизгнули, некоторые принялись хлопать в ладоши. Народ, уплетающий у столиков быструю еду, загалдел и стал тыкать в сторону оплошавшего животного надкусанными хот-догами. Фотограф куда-то метнулся, притащил сиреневый пластмассовый тазик и предусмотрительно подставил лошади под хвост. С минуту публика, затаив дыхание, ждала, что вот-вот повалятся «яблоки». Но не случилось. Когда фотограф убрал тазик, по толпе прошел вздох разочарования. Лошадь обманула общее ожидание.

Люди как люди, подумал я. Как во все времена – мечтают о Спасении, а просят хлеба и зрелищ.

И посмотрел, сколько еще осталось в бутылке.

По стеклу скользила капля. В капле, как муха в смоле, билось каштановое солнце. Пива осталось еще на добрых три глотка.

Я оторвал зад и пошел к верблюду, возле которого в ту минуту никого не было. Момент был подходящим.

Каких-то восемь лет назад Саида звали Купреяновым Петром Романовичем, и был он тогда человеком. Самым обыкновенным человеком. Честно служил на радиозаводе начальником сборочного цеха и пользовался у трудового коллектива заслуженным авторитетом. И семья у него была – жена и дочь-школьница. И тесть еще был. Абрам Моисеевич Либерман. Вот этот самый Абрам Моисеевич (в миру – главный бухгалтер чаеразвесочной фабрики, а по жизни – латентный каббалист-чернокнижник) как раз и превратил Петра Романовича в верблюда.