– Не стыдно тебе, дружок?

Адвокат не ответил.

– Ведь наверняка был когда-то примерным мальчиком, – тихо произнес я, а потом гаркнул: – Был или нет?!

– Бы-ы-ыл, – еле слышно проблеял адвокат задрожавшими губами.

– Плакал, когда умерла мама олененка Бэмби?

– Пла-а-акал.

– А теперь что творишь?

Он пожал плечами.

– Пошел вон, пока в жабу не превратил, – приказал я, устало откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.

Через секунду юриста в кабинете уже не было.

Я накапал себе в стакан «от нервов», выпил и только после этого выкинул за окно бесчувственные тела. В каждом из хунвейбинов живого веса было за центнер, но я осилил. И даже ни разу не чертыхнулся. Любишь кататься – люби и саночки возить.

По окончании насыщенного трудового дня я завез Леру в Дом культуры имени товарища Дзержинского. По средам у моей помощницы «танец живота». Ничего не имею против, хотя и не совсем понимаю, где она прячет тот самый живот, которым должна зажигать.

Прежде чем расстаться, я вытащил из бардачка коробок с золотой лодочкой и выдал девушке задание:

– С утра идешь в краеведческий музей, находишь профильного специалиста и выясняешь об этой штуковине все, что можно выяснить. Осилишь?

– Спрашиваете! – загорелась Лера. – Конечно. А что это?

– Я тебя зачем в музей посылаю?

– Узнать все про эту вот красоту.

– Так чего ты у меня спрашиваешь? Это я у тебя сам завтра спрошу, что это да зачем это.

– Блондинке стало стыдно, – созналась Лера. – Блондинка зарделась.

– То-то же, – усмехнулся я. – И вот что еще. Вне коробочки держи эту штуковину не больше минуты.

– Почему?

– Чтоб не окислилась.

– Но это же золото. Оно же…

– Умная?

– Не совсем, но на макушке уже появилось темное пятнышко.

– Гони сюда коробок, сам схожу.

– Но почему?!

– Потому что мне для этого дела не нужен умный помощник, мне нужен исполнительный.

– Все, шеф, поняла. Минуту так минуту.

Она зажала коробок в кулачке и выскочила из машины.

Оставшись в одиночестве, я пошел на круг по улице Декабрьских событий и, чтобы не тратить понапрасну время, запустил подготовленный Лерой диск с той дорожки, на которой прервался в офисе.

– Не спите, шеф! – раздался из колонок окрик Леры (при чтении собранного материала она не забывала вставлять в текст отсебятину). – Начинаю читать про тамошних служителей культа. Слушайте. Для отправления жертвоприношений у доваларов, как и у других коренных народов Сибири, существует особый класс шаманов, которых они называют кхамами. Кхамами бывают не только мужчины, но и женщины. Bay! Вперед, сестренки! Согласитесь, шеф, это справедливо. Я иногда вот думаю: почему у нас нет женщин-священнослужителей? Попадей. Нет, попадья – это жена попа. Поповниц… Попиц. Тьфу ты! Как будет правильно? Ладно, неважно. Почему такая дискриминация? А, шеф?

– Потому что, – буркнул я.

– Ладно, шеф, не ругайтесь, – предугадала мою реакцию Лера. – Читаю дальше. Дальше, дальше, дальше… Ага. Вот. По поверью, кхамы рождаются с непреодолимым стремлением камлать, то есть кудесничать. Звание это не наследственное, и сын кхама не всегда бывает кхамом, а также не всякий кхам имеет отцом кхама. Но все-таки расположение к кхамской деятельности до известной степени врожденное и если не в сыне, то во внуке или в правнуке обязательно отразится. Генетическая наследственность, однако. Так… Ага. Позыв к камланию у человека выявляется во время зрелища камлания. Даже при отдаленных звуках бубна у него начинаются конвульсии. Ох! Ах! Да у нас в любом ночном клубе, шеф, таких шаманов… Ладно, молчу, молчу, молчу. Где это я? Вот я где… Значит, эти самые конвульсии со временем усиливаются и становятся столь нестерпимыми, что поступление в кхамы для несчастного мученика становится неизбежным. Тогда он идет в ученики к одному из старых кхамов, изучает напевы и гимны, изготавливает собственными руками бубен и посвящается в кхамское звание. Все кхамы считают себя потомками одного древнего кхама. Имя его было, по одному преданию, Катылпаш, по другому – Достокош. Это древнейший кхам, родоначальник нынешних кхамов и основатель шаманства, первый человек на земле, который запрыгал под удары бубна. Он был гораздо искуснее и могущественнее нынешних. Хм… А как это проверить, шеф?

– Никак, – ответил я Лере заочно. – Читай дальше.

– Читаю дальше, – будто услышала меня девушка. – Нынешние кхамы не владеют и сотой долей силы и знания своего родоначальника, который был в состоянии перелетать с бубном в руках через большие реки, притягивать молнию с неба и тому подобное. Помимо всего, он властвовал и над самой смертью: не было ни одного умирающего, которого бы он не мог при желании возвратить к жизни. О нем существуют многочисленные легенды. В одной из них рассказывается, что некий хан, которому надоело вранье шаманов-шарлатанов, повелел всех их сжечь. «Если все сгорят – сказал он, – жалеть нечего. Значит, все они были обманщики. Если между ними есть истинные шаманы, то они не сгорят». Изверг какой-то! Правда, шеф?

– Не более других властителей мира, – успел вставить я. А она уже продолжала:

– Всех шаманов собрали в одну юрту, обложили сухим хворостом и подожгли. Юрта сгорела вместе с находившимися в ней шаманами. Спасся только один. Живой и невредимый он вылетел из огня с бубном в руках. Садизм какой-то! Читаю, шеф, и плачу.

После этих ее слов я вырубил проигрыватель и притормозил у обочины – опять прихватило сердце. Не так сильно, как с утра, но все же.

Что же это с ним там такое? – подумал я, скрипя зубами от боли. Может, что-то не так с тайником?