Итак, М. Бубер указывает на «другое основание» индивидуальных отношений. Причем критерий, который отчетливо проявляется в приведенных цитатах, отличающий индивидуальные отношения от ролевых, состоит именно в содержательности: «воспринимаю», «ощущаю», «представляю», «желаю», «чувствую», «мыслю» и т. п. – все это содержательные категории. Воспринимать, ощущать, представлять, желать, чувствовать, мыслить нужно что-то, нельзя воспринимать, мыслить и т. п. ничто, но только нечто.

И вот М. Бубер разражается целой тирадой, призванной изобличить поверхностность любой содержательности: «Говорят, что человек, приобретая опыт, узнает мир. Что это означает? Человек движется по поверхности вещей и испытывает их. Он извлекает из них знание об их наличном состоянии, некий опыт. Он узнает, каковы они. Но не один только опыт позволяет человеку узнать мир. Ибо, приобретая опыт, человек узнает лишь мир, состоящий из Оно, и Оно, и снова Оно, из Он, и Он, и Она, и Она, и опять Оно. Приобретая опыт, я узнаю Нечто. Ничего не изменится, если к „внешнему“ опыту присовокупить „внутренний“, следуя невечному разделению, что коренится в стремлении рода человеческого лишить тайну смерти ее остроты. Внутренние, как и внешние, вещи среди вещей! Приобретая опыт, я узнаю нечто. И ничего не изменится, если к „явному“ опыту присовокупить „тайный“ в той самонадеянной мудрости, которая знает в вещах их сокрытое, сохраняемое для посвященных, и мастерски орудует ключом. О таинственность без тайны, о накопление сведений! Оно, оно, оно! Приобретающий опыт не сопричастен миру. Ведь опыт „в нем“, а не между ним и миром». [257]

Если рассматривать эту цитату не как «литературное излишество», то суть содержательности становится вполне очевидной: содержательность делает человека замкнутым в самом себе. «Внешнее» и «внутреннее» взяты М. Бубером в кавычки, ведь это лишь иллюзия «внешнего» и «внутреннего», поскольку любое содержание предполагает замкнутость, содержание принадлежит не отношению, а его «стороне». Здесь нет отношения, нет «основного слова» «Я – Ты», «Он» и «Она», не будучи «Ты» в отношении с «Я», – умирают, становятся «Оно». Содержательность лишает их («Ты» из «основного слова» «Я – Ты») собственной жизненности, пользуясь ницшеанской метафорой – делает их «трупами и клоунами», то есть другими (с маленькой буквы) и «Другими» (марионетками из «тюремного» эксперимента Ж. Лакана), но не как не Другими (с большой буквы), о которых С.Л. Франк сказал как о «я-подобных». Все это неизбежное следствие содержательности, которая, как следует из приведенной цитаты, способна дать знание лишь о наличном состоянии, но не о фактической данности, которая – суть полипотентная возможность, что определяется непосредственным отношением. Иными словами, содержательность – ограничивает (определяет некий частный контекст) и умертвляет (превращает сущность из полипотентной возможности в единичный «наличный» слепок), это некая противоположность чистого фактического отношения, это результат отношения, но не само отношение, накопление сведений, но не жизнь как таковая.

Содержательность разворачивает способ существования, превращая реальность, непосредственное отношение, данное вне времени и пространства, вне модальностей и без какой-либо интенсивности (вот почему М. Бубер делает парадоксальное заявление: «Настоящее возникает только через длящееся присутствие Ты (курсив наш. – А.К., А.А.)» [258] ) – в картину. Поскольку же речь идет о способе существования данного человека, то это его картина, и она уже не может быть соотнесена с тем, кто был «Ты» в отношении с «Я». «Ты» – «не вещь среди вещей и не состоит из вещей», [259] «Ты» – несодержательно, «Ты» – это «Я». А способ существования активизирован лишь изъяснением несодержательного, но не им самим: «Хотя Ты и является в пространстве, – пишет М. Бубер, – но в пространстве исключительного в отношении предстоящего, в котором все остальное может быть лишь фоном, из которого Ты выступает, но не может быть его границей и мерой; Ты является во времени, но во времени в себе протекающего процесса, который проживается не как звено некой непрерывной и строго организованной последовательности, но в некоем особом „длении“, чье чисто интенсивное измерение определимо лишь из него самого; Ты является одновременно как действующее и как восприемлющее воздействие, но не включенное в цепь причинности, а в своем взаимодействии с Я выступающее как начало и конец происходящего. Вот что входит в основную истину человеческого мира: только Оно может быть упорядочено. Лишь прекращая быть нашим Ты и становясь нашим Оно, вещи поддаются координации. Ты не знает никакой системы координат». [260]

Наконец, содержательность, как это ни парадоксально, лишает человека индивидуальности, это очевидно хотя бы потому, что содержательность может быть описана, что предполагает наличие инструмента по «изъятию» «уникального», которое, в таком случае, уже не может быть «уникальным», поскольку соответствует этому инструменту. Не случайно М. Бубер восклицает: «Как фальшиво звучит Я человека, замкнувшегося в границах особенного!» [261] Действительно, ничего «особенного» (в смысле «уникального») в «Я» нет, ибо в «Я», что замкнуто в самом себе, что находится вне непосредственного отношения, нет ничего нового, там все уже бывшее. Придыхание, с которым говорят о «личной жизни», «глубине собственных переживаний», «чувствах», – не более чем досадное недоразумение. «Чувства – это то, что „внутри“», [262] – говорит М. Бубер, из чего с неизбежностью следует вывод: никакие ценности «личной жизни» не сравнятся с ценностью взаимных отношений Двух – «Я – Ты», поскольку только так человек начинает жить, ибо жизнь – это наступающее, а не прошедшее, отношение, а не содержание.

Здесь, в реальности индивидуальных отношений, человек обретает свою подлинную целостность, поскольку выступает не в какой-то роли «частного лица», содержательного слепка с самого себя, не замкнут в самом себе, пожиная плоды пустоты этой замкнутости, а в качестве полипотентной возможности, ибо находится в отношениях не с некой содержательностью, которая бы неизбежно урезала его подобно прокрустову ложу, а с несодержательной же сущностью, «я-подобной», предполагающей свободу проявления и право на уникальность, обеспеченную идентичностью.

Итак, мы имеем два полюса: с одной стороны, индивидуальные отношения, лишенные содержательности, чья реальность «не знает системы координат»; с другой стороны, содержательность (в том числе и предметная, образованная означающими). Оба этих полюса уже известны личности, вышедшей на третий уровень развития (ВЗМ), они и являются теми действующими силами, чье противоборство (учитывая их несовместность), где интенция индивидуальных отношений идет по восходящей, а содержательная интенциональность – по нисходящей, и определяют динамику этого уровня развития личности.

Если рассматривать процесс развития личности в целом, то, как мы уже говорили, третий уровень – есть процесс выработки и использования новых стереотипов поведения, обеспечивающих адаптацию структуры личности к реальным Другим (с большой буквы), к идентичным уникальностям, инаковым, но подобным. Если же мы рассматриваем сам третий уровень (ВЗМ) процесса развития личности как процесс, то мы имеем дело с той же адаптацией, но в некоем сконцентрированном ее виде. На четвертом этапе (ВОМ) второго уровня развития личности (ПЗМ) она уже вкусила «сладость» индивидуальных отношений, однако необходимых структурных перемен еще не произошло. А потому она решает новые задачи старыми средствами, а именно: построением планов и прожектов, декларациями о необходимости индивидуальных отношений, рассказами об их «прелестях», об их значимости, необходимости, ценности. Однако это только разговоры, личность пока не способна быть таковой – свободной от содержательности, доверившейся реальности индивидуальных отношений, – пока она лишь хочет таковой быть. Фактически реальность индивидуальных отношений существует пока скорее «на бумаге», нежели в практике.

Как уже не раз говорилось, четвертый уровень одного процесса феноменологически совпадает с первым уровнем следующего за ним процесса, так что этап ВОМ уровня ПЗМ совпадет с этапом ПОМ уровня ВЗМ. А потому содержательность здесь – пока, в качестве атавизма – продолжает царствовать. Индивидуальная Реальность (предметная содержательность) – это великая служительница своих собственных интересов; ощутив шаткость своего положения, она быстро переориентировалась, встала, можно сказать, на новые рельсы, «переметнулась» в стан прежнего противника и тем самым, необходимо признать, оказала ему медвежью услугу, поскольку само ее наличие – есть препятствие; когда же она заверяет нас в преданности делу своего прежнего оппонента, это неизбежно дезориентирует и вводит в заблуждение. Теперь она кричит: «Долой содержательность! Да здравствуют индивидуальные отношения!» Конечно, врет, ибо ради «дела», за которое она теперь ратует, ей бы следовало просто самоликвидироваться. Она ведет себя словно вор на ярмарке, созывающий зевак криками: «Ловите вора! Вон, вон! Он туда побежал!»