Возвращаясь к анализу структуры личности этапа ПЗМ уровня ПЗМ, мы вынуждены констатировать: ее «Другой» – это не «другой» (с маленькой буквы) среднего контура, обеспечивающий ей возможность отыгрывания ее я-отождествленных ролей, этот «другой» для нее умер вместе с наивной детской верой, что мама – это только «мама» (и только! – то есть не человек с его «слабостями», не женщина с ее желаниями и не тело с его заведомой смертностью). Однако же мир личности этапа ПЗМ уровня ПЗМ полон теперь «Других», чьи действия предсказуемы, логически выводимы при помощи ее способности к психологическому «ясновидению», дарованному ей опять же ее исключительностью, впрочем, они отчуждены и марионетки (поскольку их поведение можно понять и предсказать), а потому личность этапа ПЗМ уровня ПЗМ живет в мире, где ее одиночество – величайшая драма и величайшее посвящение.

В этот период жизни Ф. Ницше болеет и крайне переживает свои недомогания, а вдобавок ко всему этому узнает о предательстве своих ближайших друзей, ему также отказывают в просьбе заведовать кафедрой, указывая на полную невозможность того, чтобы хоть какой-то из университетов принял Ф. Ницше на должность, учитывая атеистический характер его произведений. Однако, по словам Ф. Ницше, этот ответ вернул ему силы. Итак, Заратустра снова отправился в горы, он учится жить в своем Одиночестве, мы же переходим к третьему этапу (ВЗМ) уровня ПЗМ процесса развития личности.

Следует признать, что адаптация к своему одиночеству Ф. Ницше удается, в противном случае, поскольку только что мы имели дело с самым кризисным этапом самого кризисного уровня развития личности, дело могло завершиться суицидом (что в клиническом опыте психотерапевтов явление довольно частое). Неслучайно в качестве одного из вариантов финала, который он продумывает именно сейчас, Ф. Ницше предполагал величественную смерть главного героя (с которым, несомненно, себя идентифицировал) как спасителя и благодетеля человечества. [227] В другом варианте Заратустра должен был умереть от тоски со словами: «Нет в мире ни одной души, которая бы любила меня; как же я могу любить жизнь?» [228] И еще: «Из чувства любви я причинял людям самое большое страдание; теперь я уступаю этому доставленному мною страданию». «Все уходят от Заратустры, он остается один и кладет руку на голову своей змеи: „Что мне посоветует моя мудрость?“ – змея ужалила его (самоубийство? – А.К., А.А.). Орел разрывает змею на части, лев бросается на орла. Наблюдая за битвой своих зверей, Заратустра умирает. В пятом акте – похвалы Заратустре». [229]

Какие же когнитивные структуры, какое содержание дискурсивных процессов обеспечивают адаптацию к этому чудовищному положению – одиночеству в мире бессильных и безобразных душевно? Ответ на этот вопрос мы находим на первых же страницах третьей части «Так говорил Заратустра». Эпиграф говорит сам за себя: «Вы смотрите вверх, когда жаждете возвышения. А я смотрю вниз, потому что я возвышен. Кто из вас может одновременно смеяться и быть возвышенным? Кто ходит по высочайшим горам, тот смеется надо всеми трагедиями и трагически-серьезным». [230] Иными словами, благодаря целительному действию времени острота душевных переживаний снижается. «Что бы еще ни послала мне судьба, всегда будут странствия и хождения по горам; в конце концов, приходится только переживать самого себя» [231] – эти слова из третьей части «Так говорил Заратустра» с очевидностью свидетельствуют о том, что философ готов примириться со своим одиночеством, что для целей адаптации весьма полезно.

Надо признать, что, несмотря на весь пафос (в целом традиционный как для всего творчества Ф. Ницше, так и для «Заратустры»), третья часть книги весьма ровная и даже, можно сказать, выдержанная. Ф. Ницше снова выводит на свет свою теорию «вечного возвращения» – все повторяется, прошлое и будущее смыкаются кольцом и ходят по кругу (в этой связи нельзя не вспомнить работу С. Кьеркегора «Повторение» [232] с точно такой же весьма пространной концепцией бытия (понятной, видимо, только с позиции личности уровня ПЗМ), которую он создает, так же как и Ф. Ницше, «по мотивам» своих безрезультатных любовных томлений и предательств со стороны близких, ставших пусковым моментом уже его – Кьеркегора – психологического кризиса [233] ). Д. Галеви пишет: «Ницше наталкивается на трудности, глубину которых он, пожалуй, в должной степени не чувствует: два символа, на которых построена поэма, „Вечное возвращение“ и Сверхчеловек, образуют такой диссонанс, который делает невозможным окончание произведения. „Вечное возвращение“ – горькая истина, исключающая всякую возможность надежды. Сверхчеловек – это надежда, иллюзия. Между тем и другим нет никаких точек соприкосновения, а только полное противоречие». [234]

С точки зрения формальной логики, Д. Галеви, разумеется, прав, однако Ф. Ницше не решает здесь логической задачи, он решает задачу психологическую, а такая комбинация, пусть она и покажется противоречивой, вполне удовлетворяет требованиям личности этапа ВЗМ уровня ПЗМ – и покой, и надежда (даже пусть весьма умозрительная) – вот то, что сейчас так необходимо философу. В третьей части Ф. Ницше пишет «о прохождении мимо», ему скучно смотреть на этих «Других», на этих марионеток, чьи действия предсказуемы и пусты. Теперь он занят собой, что вполне отвечает господствующей в его сознании «идеологии одиночества»: «Итак, я нахожусь среди своего дела, – говорит Заратустра, – иду к своим детям и возвращаюсь от них; ради детей своих должен Заратустра довершить самого себя. Ибо из глубины души любят только свое детище и свое дело; где есть великая любовь к самому себе, там она служит признаком беременности: так нашел я». [235]

По сути дела, третья часть «Так говорил Заратустра» – это гимн одиночеству, и это вряд ли должно удивлять, поскольку личности этапа ВЗМ уровня ПЗМ хвалиться больше-то и нечем. «Уединение одного есть бегство больного, – говорит Заратустра, – уединение другого – бегство от больных»; [236] «Но кто хочет сделаться легким и птицей, тот должен любить самого себя; – так учу я. […] Нужно научиться любить самого себя – так учу я – цельной, здоровой любовью, чтобы удержаться при самом себе и не шататься повсюду». [237] Эти раздумья в уединении своего одиночества чрезвычайно важны в структуре третьего этапа уровня ПЗМ – человек словно бы рассматривает осколки своих прежних надежд и мечтаний, отбрасывая то, что лишилось своей ценности. Он начинает ощущать самого себя как потребность, однако ему неизвестно еще, что это потребность в Другом (с большой буквы), инаковом, потребность в индивидуальных отношениях.

Однако уже здесь он требует молчания, уже здесь он угадывает свои истинные стремления: «Мы не говорим друг с другом, потому что мы знаем слишком многое; мы безмолвствуем друг перед другом, улыбками даем знать друг другу, что понимаем друг друга. Не свет ли ты моего огня? Не живет ли в тебе душа, родственная моей проницательности? Вместе изучали мы все; вместе научились мы подниматься через себя к самим себе и безоблачно улыбаться». Если бы Заратустра обращался с этими словами к человеку, то нам следовало бы диагностировать как минимум третий, но никак не второй уровень развития личности, однако он обращается с этими словами к «Небу». Впрочем, необходимые слова уже названы, потребность в «родственности» и «безмолвном понимании» уже озвучена, так что этап ВЗМ уровня ПЗМ приносит желаемые плоды, хотя еще и не туда, где бы они могли быть приняты, – не Другому (с большой буквы), не индивидуальным отношениям.