Своеобразный барьер между старообрядцами и окружающим населением создавался посредством декларирования различных табу, которые касались не только религиозной сферы, но и бытовых явлений, прямо к сфере сакрального не относящихся. Это во многом объясняется тем, что бытовое поведение, определяемое в условиях нормального воспроизводства культурной традиции как «естественное», в случае, когда социум оказывается в положении изгоя, наделяется особым смыслом и дополнительными функциями, ценностями и мотивациями. В этой связи одежда, внешний вид, пища, наряду с религиозными канонами, служили для старообрядцев конфессиональными символами, и вопросы регламентации быта, наряду с важнейшими проблемами идеологии, богослужебной практики, догматическими разногласиями, были предметом обсуждения на многочисленных соборах, решения которых отражали динамику проникновения новшеств в домашний обиход старообрядцев12.

Одним из самых распространенных и устойчивых сюжетов, связанных со старообрядчеством, является так называемое «чашничество»: «попросишь напиться, а они после тебя и посуду выкинут», «ни за что не станут из нашей чашки есть». В соответствии с каноном, пользование общей кухонной утварью, совместное принятие пищи исключалось не только для «мирских», но и для старообрядцев разных согласий, даже состоящих в браке между собой. Кроме того «чашничество» практиковалось в пределах одной субконфессии в зависимости от внутригруппового статуса индивида. Отдельно питались «замирщенные», т. е. те, кто вынужден был в силу объективных причин вступать в контакты с иноверцами, и «соборные», максимально от таких контактов огражденные13. Таким образом, «чашничество», обоснованное в трудах древних православных авторов и закрепленное в решениях позднейших старообрядческих соборов, регулировало отношения как внутри социума, так и за его пределами. Оно было одним из способов защиты от «антихристова мира» и способствовало сплочению членов одного коллектива.

В понятие «мирщение» помимо совместной трапезы входило вообще всякое соприкосновение с представителями чужой культуры, будь то просто беседа или совместный труд, заключение торговых сделок или участие в увеселениях.

В условиях полиэтничного окружения выполнение старообрядцами всех декларируемых социально-культурных норм представлялось практически нереальным. Невозможно было исключить производственные контакты, поскольку окрестное население активно вовлекалось в горнозаводскую промышленность. Кроме того, даже удовлетворение повседневных потребностей домашнего крестьянского хозяйства могло осуществляться только при наличии разнообразных внешних связей. Известный этнограф Д.К. Зеленин отмечал, что старообрядцы охотно нанимали работников из местных башкир14. Соответственно это было сопряжено с частыми посещениями иноверцами старообрядческих усадеб. Бытовые способы защиты от «осквернения» жилищ в таких случаях могли носить сугубо символический характер. Так, на входных дверях иногда устанавливались две ручки, отдельно для своих и сторонних посетителей.

Согласно современным наблюдениям, в ряде мест информанта-ми-старообрядцами высказывается более терпимое отношение к мусульманам, нежели к русским – приверженцам официального православия. Это аргументируется следующим образом: мусульмане более ревностны в вере, содержат в чистоте свои жилища, менее русских подвержены алкоголизму. Сближающим моментом является и некоторое сходство в похоронной обрядности – отсутствие спиртного за поминальным столом, погребение в саване. Проводятся параллели между старообрядческими подручниками и мусульманскими ковриками для моления, лестовками и четками. В этой связи нередко можно услышать: «Веры у нас разные, а по духу они нам близкие». Таким образом, тесное соседство южноуральских старообрядцев с другими народами способствовало некоторому смягчению негативных установок по отношению к иноверцам, хотя эта тенденция не являлась определяющей и повсеместной15.

Старообрядческая система бытовых запретов складывалась на протяжении длительного времени и постоянно модифицировалась. Сначала этому способствовало неприятие новин Петровской эпохи, затем оно распространилось на новшества вообще. Каждое новое явление, прежде чем закрепиться в старообрядческом быту, проходило через процесс его легитимации на соборе. Как правило, подтверждение его правомерности и соответствия канону искалось в ходе групповой дискуссии в авторитетных письменных сочинениях, затем оно утверждалось соборным постановлением.

С проблемой самоидентификации старообрядцев, определения ими своего места в «антихристовом мире» и поиска способов защиты от его вредоносного влияния связана и существовавшая у них система пищевых ограничений. Долгое время наиболее острым оставался вопрос об отношении к продуктам, купленным на рынке и в магазинах, так называемом «торжищном брашне». Провизия, приобретенная на денежные знаки с изображением государственной символики и не гарантированная от «мирщения», должна была обязательно освящаться молитвой16. Это распространялось и на лекарства, которые также замаливались, и шире – на принятие врачебной помощи вообще.

Помимо пищевых ограничений, которых строго придерживались только во время постов, отказываясь от мясной и молочной пищи, существовали и абсолютные табу на продукты, получившие распространение в России после раскола, – картофель, чай, кофе. Объяснения их необходимости могли строиться на эсхатологических представлениях17. Из опасения впасть в грех чревоугодия исключали из рациона сладости, особенно сахар. Этот запрет также легко нарушался. Сахар заменяли медом, а у казаков даже урюком, казалось бы, вообще нехарактерным для русской кухни. В условиях полиэтничного окружения перечень табуированных продуктов у южноуральских старообрядцев расширялся еще и за счет тех, которые явно не относились к русской культуре. Так, совершенно неприемлемой была конина, башкирский кумыс и т. д.

В настоящее время соблюдение большинства ограничений носит символический характер. Перечисленные продукты входят в состав ежедневно приготовляемых блюд, но могут не использоваться в ритуальной пище. Это относится к картофелю и чаю, иногда – к хлебу, испеченному на покупных дрожжах, которые, равно как и спиртное, не подаются за поминальным столом.

В аскетичной старообрядческой среде строго осуждается чрезмерное употребление алкоголя, умеренная же выпивка грехом не считается. Более устойчиво с преступлением против веры ассоциируется курение. Даже истинность двуперстного крестного знамения может обосновываться таким образом: «Три пальца – это же щепоть, щепотью табак берут, потому грех так молиться».