Шрифт:
Дарья Уотерстоун
Проснулась я от того, что сзади ко мне кто-то прижимался, и этот кто-то был сильно возбужден. Поерзав немного, я решила, что пора вставать, но не тут-то было. Крепкие руки Леони меня не отпускали, а на все мои попытки вырваться этот нахал что-то бормотал во сне и еще сильнее прижимал меня к себе. В итоге, растолкав его, я наконец-то высвободилась и смогла вздохнуть свободно.
– Озабоченный!
– Влюбленный, – пробормотал он спросонья.
– М-м-м… У меня к тебе просьба.
Рассматривая сонного взъерошенного Леони, я не могла не отметить, что он просто лапочка.
– Какая? – хитро улыбнулся мне мужчина.
– Спусти меня вниз, и как можно быстрее.
– Зач… А, ну да.
Схватив ружье, я поторопила Леони. Вот могла ли я еще сутки назад представить, что буду ходить в туалет в кусты, да еще и вооруженной? Интересно, нас сегодня найдут?
Вернувшись к Леони, я увидела, что он роется в наших рюкзаках.
– Что ты ищешь?
– Еду.
– Еды нет, – вздохнула я.
– Что, совсем ничего не положили?
– То немногое, что имелось, мы съели вчера в обед.
Услышав это, он обреченно опустился на землю.
– Может, поймать что-нибудь? Там, в озере, что-то плавает, – предложила я.
– У меня хобби – охота, а не рыбалка, – посмотрел на меня как на дурочку Леони.
– А какая разница? – я пожала плечами.
– Большая! К тому же, на что ты собралась ловить?
– А что, надо ловить на что-нибудь?
– Ты что, никогда рыбу не ловила? – удивленно посмотрел на меня землянин.
– Нет.
– Но знать, как это делается, ты же должна! – воскликнул он.
– Не кричи. Может, что-то из того, что вчера подстрелили, подойдет?
– Нет, я уже проверял. Мы с тобой большую часть дня проспали, и мясо уже начало попахивать. К тому же я не знаю, что здесь можно есть, – не хватало еще копыта отбросить.
Некоторое время мы просидели молча. Потом Леони не выдержал, встал, спустился вниз, нашел самую большую палку и пошел к водоему. Немного побродив около него, присматриваясь, он слегка наклонился – и в этот момент из воды выпрыгнула огромная рыбина. Если бы Леони не успел отпрянуть назад, эта пиранья вцепилась бы ему в самое дорогое.
Видимо, оценив масштабы покушения, он прорычал:
– Я больше на эту дурную планету ни ногой – пусть едет Станиславский! Ему, в его возрасте и с таким количеством детей, уже ничего не страшно.
А мне в это время стало так смешно, что я еле сдерживалась и фыркала в ладони.
– Ничего смешного! – снова рыкнул Леони.
– Ты просто не видел все это со стороны, – еле проговорила я и все-таки рассмеялась.
– Раз тебе так весело, то лови эту рыбу сама! Заодно и опыт приобретешь.
– Ага. Она же размером с курицу и с зубами, как у акулы, – хмыкнула я.
– Зато какой трофей!
– Еще непонятно, кто у кого трофеем будет. Не можешь поймать – так и скажи! Хотя наживка есть, – и я снова засмеялась.
Мои последние слова гордо проигнорировали, и мы, рассевшись по разным углам площадки, молча просидели вплоть до того момента, как нас нашли.
К этому времени погибшие хищники распространили такое зловоние, что от выворачивания наизнанку меня спасало только одно – выворачиваться было нечем. Поэтому, когда наверху послышался голос, зовущий нас по именам, мы обрадовались ему как родному.
Поднятие нас наверх и транспортировка к месту встречи поисковой группы заняли приблизительно около двух часов, после чего мы предстали пред светлые очи Александра Уотерстоуна, при взгляде на которого мне захотелось вернуться и спрыгнуть обратно. И если судить по лицу Леони, захотелось не мне одной.
Дядя же, обдав нас чистым бешенством, бросил:
– Пошли. Поговорим потом.
«Вот это мы попали! Просто из огня да в полымя!» – подумалось мне, и, ссутулившись, я двинулась вслед за родственником.
Мария Уотерстоун
Весь день я работала как каторжная, то и дело привлекая на помощь техников и вообще любых специалистов, которые мне требовались, и в итоге к вечеру отчет по первому зданию был готов.
Ломать голову насчет исчезновения колонии я не собиралась: в конце концов, в мои обязанности это не входило, поэтому, посчитав свою миссию здесь выполненной, я начала сворачивать работу.
Погрузка уже заканчивалась, когда муж привез нашу пропажу. Грязные, уставшие и голодные, они представляли собой жалкое зрелище.