Ведь в кармане Витиного пиджака лежала очередная порция листовок…

Но вот солдат выругался, и нацелил своё ружьё на Витю. Тогда юноша всё-таки подошёл к нему.

Откормленный немец глядел на Витю злыми глазами и спрашивал:

— Ти есть партизан?

Витя отрицательно покачал головой.

Тогда фашист по-немецки скомандовал, чтобы Витя поднял руки. Юноша опять сделал вид, что не понимает. Тогда немец ударил его дулом автомата по локтю, и жестом показал, что Витя должен сделать.

И тогда Третьякевич всё-таки поднял руки.

Немец, бормоча ругательства, и часто сплёвывал, начал последовательно ощупывать Витину одежду.

Витя побледнел, сжал зубы, но всё же старался не выдать своего чрезмерного волнения.

Наконец фашист добрался до листовок, и резким движением выдернул их из Витиного кармана.

На Витином лбу выступила испарина. Но всё же он не издал ни одного могущего выдать его звука; хотя был уверен, что уже выдан собственной невнимательностью…

Фашист недоуменно перебирал эти листки, и один за другим бросал их в грязь (дорогу развезло после недавно прошедших дождей). Можно сказать, что тогда Вите повезло: этот обыскивавший его немец был назначен охранять дом следователя, и ему ещё не доводилось сталкиваться с подпольными листовками. А вот если бы он обратился к проходившему рядом полицаю, то полицай бы обрадовался, предчувствуя повышение по служебной лесенке, так как он сразу бы определил, что в их руки попал видный подпольщик, один из тех, кто распространял приводившие их в такую ярость листовки.

Но немецкий солдат решил, что это либо листы из ученических тетрадей, либо любовные послания к какой-либо девице. Он искал оружие стреляющее свинцом, а не оружие стреляющее словом; так как никогда не задумывался над тем, какой силой может обладать слово.

В общем, фашист был раздосадован. Он бросил листовки в грязь, и несколько раз прошёлся по ним своими кованными немецкими сапогами. И он начал отсчитывать Витю за то, что тот без дела расхаживает по улицам, тогда как давно должен был бы работать на благо великой нации (здесь, конечно же, имелась в виду Германия).

Затем он сильно толкнул Витю в спину, и посоветовал больше не попадаться ему на глаза.

Но Витя не мог не попадаться на глаза если не этому, так какому-нибудь другому фашисту, которые во множестве расхаживали возле дома следователя.

Родители так и не узнали об этом инциденте, но и без того они давно потеряли покой; и большая часть их чувств была поглощена волнением за своего младшего сына, который постоянно рисковал жизнью.

И вот подступил этот ярко-солнечный сентябрьский день. Но осеннее солнце уже не палило так иступлёно, как летом, и в воздухе чувствовалась приятнейшая, живительная прохлада. В такой денёк хотелось отправиться в странствия, увидеть красоты далёких земель.

А откуда-то с окраин Ворошиловграда доносилась стрельба. Возможно, там новые хозяева расстреливали неугодных им людей.

За столом сидели Иосиф Кузьмич, Анна Иосифовна и Виктор Третьякевич. Мама приготовила сильно жиденький суп, с лёгким мясным привкусом, что, в общем-то, было уже большой роскошью.

Мама рассказывала, что накануне поздно вечером, когда Витя в очередной раз «ушёл по делам», в дверь сильно забарабанили, а когда она открыла, то увидела полицая, который заорал, чтобы она дала дров. Мать ответила, что никаких дров нет. Полицай начал буянить, браниться; и только вышедший старший Кудрявцев унял врага чаркой самогона, до которого этот полицай, как и все остальные полицаи был большой охотник.

И Анна Иосифовна говорила:

— Ведь как этого полицая на пороге увидела, так почувствовала — остановиться сейчас сердце моё. Думала, скажет окаянный: схватили мы вашего сына, и вы собирайтесь.

Витя ничего не ел. Его задумчивый взгляд был устремлён поверх голов родителей.

Иосиф Кузьмич, глядя прямо на Витю, спросил:

— Ну и что нам дальше делать?

И тогда Витя ответил:

— А что если мы переедем в Краснодон, в свою хату, там нас все знают…

Конечно «все знают» — это сильно сказано.

Всё-таки в Краснодоне численность населения — несколько тысяч. Но то, что Виктора знали многие и многие хорошие парубки и девчата — это точно. Знали ещё со школы, где Виктор был секретарём комсомольской организации.

До войны он учился в краснодонской школе № 4 имени Ворошилова, и там ему удалось наладить работу кружков художественной самодеятельности, за что его ценили не только учителя, у которых Витя был одним из любимейших учеников, но и его сверстники, которые чувствовали в Викторе прирождённого руководителя.