Учились они прилежно. И, например, Володя Загоруйко даже получил следующую характеристику:

Фронт быстро приближался, и недавно закончившие обучение подпольщики были поделены на несколько групп. Одна из этих групп, в которую входил Василий Левашов и его двоюродный брат Сергей, была заброшена в тыл врага, для проведения диверсионных операций. Вот только не успели они воспользоваться рацией.

По-видимому, ещё в Ворошиловградской школе находился немецкий шпион… Врагам стало известно о приблизительном месте высадки диверсионной группы, и партизаны попали в засаду.

Завязался жаркий бой. Все силы были направлены на то, чтобы прорваться к ближайшему лесу. Приходилось надеяться на свои ноги, а громоздкая рация значительно мешала в передвижении, так что решено было её уничтожить…

Многие бойцы погибли, многие попали в плен, но Василию и Сергею Левашовым удалось скрыться. Отлежались в балке, а затем, уже под покровом сумерек, посовещались и решили идти к Краснодону.

Долгим и тяжёлым был этот путь. Шли они по захваченной врагами земле, и повсюду видели ужасы войны. Вот набредут на какой-нибудь хуторок. А хуторок то и до войны был — десять хат, да и те от старости в землю вросли. А теперь — сожжённые хаты. А где же жители? А вон и жители — за шею подвешенные на деревьях болтаются. За что их повесили? Быть может — за связь с партизанами, а, может — и просто в качестве устрашения.

А бывало и так: зайдут Василий и Сергей в какой-нибудь хутор, а там, на постое, фашисты. И такой хутор лучше поскорее пройти, потому что Левашовых запросто могли арестовать и отправить в лагерь военнопленных.

Но бывали и такие хутора, в которых немцев вроде бы и не было, но имелся оставленный немцами староста, или же просто соглядатаи — которые могли донести на подозрительных лиц в полицию. В общем, нигде не было безопасно, но именно в свободные от немецких войск хутора заходили Левашовы.

Ведь им нужна была хоть какое-то питание, и они вынуждены были просить еду у женщин. Ведь женщин, на таких хуторах было больше всего — мужчины как и всегда воевали, а женщины как и всегда страдали, томясь неведением о судьбах своих милых, и страхом перед той грубой, первобытной силой, которая их окружала, и против которой уже практически не осталось никаких законов.

Конечно, Левашовы сговорились, что не будут ничего говорить о том, кто они на самом деле, но женщины, глядя на них, как-то всё понимали, и упрекали, обводя взором разорённое своё хозяйство:

— Что ж вы бросили нас, оставили под немцем! А теперь — корми вас!

Но всё же кормили. И, несмотря на то, что ни разу за всё это время Левашовы не наелись досыта — кормили щедро, ведь и сами эти женщины жили впроголодь…

И, наконец, 5 сентября двоюродные братья Левашовы вернулись в Краснодон.

Витя Третьякевич внимательно выслушал рассказал Василия Левашова, и произнёс:

— Что ж, хорошо. Ну а что ты делал после своего возвращения?

— Встречался с Жорой Арутюнянцем.

— Знаю, — кивнул Витя, — Он в школе имени Горького учился. Ответственный такой комсомолец.

— Да. И не даром — ведь он берёт пример со своего старшего товарища Вани Земнухова.

— Ваню-то я хорошо знаю, — обрадовался Витя. — Вот это отличный парень! Уж такой ответственный, уж такой деловой. Не думаю, чтобы он при оккупантах сложа руки сидел. Вот бы с ним встретиться!

— И скоро встретишься, — заверил его Вася Левашов. — Мне Жора сказал, что они замышляют вполне определённую деятельность…

Тут Вася замолчал, и покосился на улицу. Там стремительно, со злыми, сосредоточенными лицами шли полицаи.

И Вася молвил:

— Вот барбосы проклятые: опять кого-то арестовывать пошли!

— Знать бы кого, — вздохнул Витя.

— Так скоро и узнаем, — ответил Левашов.

— Это каким же образом?

— А дело в том, что сейчас в полицию два человека устроились, которые, в общем-то наши люди.

Третьякевич нахмурился и переспросил:

— То есть как это в полиции могут быть наши люди?