Он был не только руководил школьным советом школы, но и часто выступал на собраниях молодёжи, где делился со слушателями своим богатым жизненным опытом.

И Евгений Мошков, который ни раз присутствовал на этих выступлениях, верил Филиппу Петровичу. Понимал, Женя, что такой человек, как Лютиков, который так искренне рассказывал о своём обездолённом детстве, и о страданиях тех, окружавших его детей и взрослых. И который так, всем своим сердцем верил в будущую победу, не смог бы пойти в услужение к немцем; потому что, уж если бы и он, Филипп Петрович на такое был способен, так кому бы вообще можно было верить?

Но Женя верил Филиппу Петровичу, и знал, что раз уж тот устроился работать в электромеханические мастерские, так, значит, так надо, и не для немцев, конечно, а для той Советской страны, в которой вырос Женя.

И вот с такими чувствами, счастливый уверенностью в том, что Филипп Петрович действительно поможет ему найти нужную работу — то есть работу борьбы со врагом, Женя Мошков вошёл в мастерские.

Возле ограды электромеханических мастерских прохаживался толстый полицай, лицо которого оплыло и выражало смертную скуку. Завидев Женю, он спросил своим сонным, постоянно зевающим голосом:

— Чего тебе здесь надо?

— А пришёл к вам на работу устраиваться! — решительно ответил Мошков, и посмотрел в унылые глаза полицая своим пламенеющим взором.

Полицай отшатнулся от Жени, передёрнулся, и больше уже ничего не спрашивал.

И вот Женя вошёл на территорию мастерских. Здесь было несколько цехов, в которых копошились, вроде бы как выполняя какую-то работу, граждане самых разных возрастов.

Кое-где прохаживались, не обращая, впрочем особого внимания на рабочих полицаи — и хотя эти полицаи скучали, им не хотелось каких-либо изменений.

Женя уже подумывал, у кого бы спросить о местонахождении Филиппа Петровича, когда к нему подошёл опрятный, развитой парень; который часто щурился, но в глазах которого виделся такой тёплый огонёк, что хотелось ему верить.

И Женя вспомнил, что видел этого паренька на тех собраниях молодёжи, где выступал Филипп Петрович, и только он хотел задать свой, касающийся Лютикова вопрос, как паренёк уже протянул уже ему, свою широкую и сильную ладонь рабочего. Они пожали друг другу руки, и паренёк спросил:

— Ведь ты Женя Мошков, правда?

— Да, но откуда…

— А нам про тебя Филипп Петрович рассказывал, и внешность твою описывал; да я и сам тебя прежде не раз на собраниях видел. А Лютиков говорил, что ты свой парень; что можно тебе доверять. Ну, пойдём, ведь Филипп Петрович говорил: как Мошков появится, так давай — сразу его ко мне веди.

Они пошли по цеху, и, оглядываясь, Женя видел, что присутствующие в этом цехе рабочие, если и занимаются какой-либо работой, то работа эта самая незначительная и вялая.

Тут к ним подошёл ещё один юноша невысоко роста, в аккуратном пиджачке, и сосредоточенными, умными глазами.

И тот юноша, который подошёл к Жене первым, произнёс:

— Вот, прошу познакомиться: Толик Орлов. Отличный парень, и верный товарищ. Ну а я — Володя Осьмухин.

А навстречу им шёл полицай с длинным, постоянно дёргающимся носом. И этот полицай спросил:

— А почему от работы отлыниваете, а, гадёныши?!

И он хотел отвесить Володе Осьмухину затрещину, но тот ловко увернулся.

Полицай аж побагровел от ярости, а нос его затрясся с удвоенной скоростью. Он прошипел:

— Ах вы… Пристрелю!

Полицай действительно начал снимать с плеча винтовку; и в глазах его было что-то такое, что говорил о том, что он прямо сейчас же может убить человека.

Но тут Толик Орлов произнёс громко:

— Послушай ты, нас вызвал Филипп Петрович Лютиков; а у него для нас дело от немецкого командования. Понял ты?!

И этот уверенный и злой тон подействовал на полицая; он, правда ещё пробормотал какое-то ругательство, но всё же перевесил свою винтовку через плечо, и зашагал, дёргая своим больным носом, дальше.

Ну а трое юношей: Женя Мошков, Володя Осьмухин, Анатолий Орлов вошли в небольшой, но аккуратно обставленный кабинет, который находился прямо внутри цеха, но был отделён от него перегородками. Возле двери этого кабинета находилось зарешеченное окно, так что изнутри можно было видеть не подходит ли кто-нибудь, и не стоит ли кто возле дверей.

В кабинете их уже ждали, потому что заметили их приближение издали.

И Филипп Петрович Лютиков, поднялся из-за стола, и, протянув Евгению руку, проговорил: