Он перестал портить успеваемость и мозолить глаза своими скрюченными пальцами, родительский комитет и районо вздохнули с облегчением.

Он поступил работать в артель инвалидов, где штамповал какую-то пластмассу, зарабатывал и гордился, что помогает семье.

Иногда он приходил к школе пьяный, стоял с папироской у входа, пугая учителей. Нам он рассказывал о тайнах взрослой жизни, такой неведомой и страшной.

В шестнадцать лет он для домашних надобностей украл на работе зубило и молоток, и его посадили. Он пришел ко мне через год совершенно седым и рассказал, что в колонии работал на железобетонном заводе, таскал носилки с раствором на своих руках, которые не могли держать даже карандаш.

Ему сделали лямки с крючками, и он на плечах носил бетон в двух ведрах каждый день.

Пить он стал еще больше, начал играть в карты, ловко обыгрывая других. Он даже женился, родил ребенка, как-то воспрянул на какое-то время, обрадовался, что ребенок родился здоровым, с полным комплектом пальцев, — он проверил сразу, развернув конверт у роддома. Петляков выглядел вполне счастливым.

Когда в нашем гастрономе ограбили винный отдел, участковый арестовал его как рецидивиста и держал в отделении три дня. Потом разобрались, его выпустили, но он сошел с круга.

Вынести такое бремя нелюбви целого света к одному человеку невозможно, вот и Петляков не смог, он столько раз пытался найти свое место, свой маленький плот, но не вышло.

Он прыгнул птицей с крыши нашего дома, улетел из мира, где ему с самого рождения не было места.

Сергеев жил в своей семье последний месяц в состоянии полного отсутствия. Он и раньше существовал в ней только одним полушарием головного мозга, которое отвечало за инстинкты. Дома он только жрал, спал и отправлял естественные надобности. Исполнял он лишь супружеские обязанности, но с ленцой и раз в квартал. Детей своих Сергеев любил, но наблюдал за ними периферическим зрением, то есть он их видел, но как-то издалека и нечетко.

Он не всегда был таким — когда-то он был нежным и трепетным, дарил жене цветы после какой-нибудь гадости, учиненной по молодости лет, но потом закалился в семейных ристалищах и перестал себя укорять за несоответствие литературным образам настоящих мужчин и просто граждан, у которых работало второе полушарие, отвечающее за совесть.

Мысли Сергеева уже целый месяц находились в Жулебине в однокомнатной квартире на восьмом этаже, где жила Жанна — женщина из фирмы половой доски, с которой он познакомился на рабочем месте, она впаривала гражданам шведский продукт с гарантией на шесть лет. Сергееву не нужны были ее гарантии, он хотел ее без гарантий и предварительных условий, пер на нее, и его пакет предложений был безупречен. Он предлагал ей любовь по месту жительства и желательно сразу, без прелюдий, объяснив, что женат и времени у него немного.

Жанна с возмущением отвергла его предложение, несмотря на нынешнее одиночество по причине краха семейной жизни с гражданином США, который взял ее в жены по Интернету и чуть не убил на почве сексуальных домогательств в извращенной форме (он любил душить женщин). Она сначала с пониманием относилась к его странностям, но его сестра рассказала ей, пожалев, что она вторая, первую жену он удавил.

Она сбежала на родину, как только пришла в себя и решила, что больше никогда не ляжет в постель с представителями отряда приматов. Сергеев не знал ее грустного экспиренса и поменял тактику.

Он названивал ей целую неделю и рассказывал про армию и анекдоты из Интернета, дышал в трубку, изображая печаль, и напирал на то, что он страдает от неразделенной любви. Он сломил ее оборону, послав ей эсэмэс с котиком и рингтон с песней «Останусь пеплом на губах».

Такого не могла выдержать любая Жанна, и она поддалась. Сергеев достиг желаемого и ушел домой. На супружеском ложе он долго размышлял, почему она в апогей наслаждения грязно ругалась на иностранном языке. Что-то здесь было не так. Сергеев не стал ждать до утра, прокрался в ванную и позвонил ей под шум сливного бачка. Без предисловия он спросил:

— А что бы это значило?

Жанна ответила, что это пагубное влияние американского брака, муж вынуждал ее, вскормленную Тютчевым и Пушкиным, говорить эти мерзкие слова. Она уже любит Сергеева, а привычка осталась на уровне подсознания.

Сергеев на этом уровне тоже любил это, но попросил впредь использовать великий и могучий, а к словам претензий нет — он любил, когда женщина выражается. «Пусть говорят», — шутил он и смеялся при этом, как жеребец, глядя на ведущего этой передачи. Он ему не верил, подозревая, что тот носит под костюмом стринги с кружавчиками.

Роман его с Жанной набирал обороты, каждую пятницу Сергеев встречался с ней в караоке-баре, кормил ее и себя не забывал, потом они пели по три номера песни советских композиторов. Сергеев пел плохо, но с большим желанием всегда одни и те же песни, Жанна тоже любила это дело, она всегда заканчивала песней Пугачевой «Не отрекаются любя» и срывала аплодисменты у постоянных посетителей. Из особо отличившихся там было четыре персонажа: бывший начальник уголовного розыска из Тамбова на пенсии, он пел всегда одну песню про уток и всего один куплет, потом звучала только фонограмма. Что ему сделали утки из второго куплета, Сергееву было непонятно, но он в душу не лез — здесь это было не по понятиям. Вторая группа исполнителей из двух человек, находящихся в федеральном розыске уже шесть лет, пела дуэтом «Написала Зойка мне письмо» и песню «Про музыкантов и воров, и участковый будь здоров». Они пели и улыбались ветерану МВД.