Автомобиль с ветерком пронес их по Мясницкой и, не доезжая Лубянской площади, нырнул в Фуркасовский переулок. Предстояло сделать массу визитов: побывать у Бокия, затем их ждали Трилиссер, Ягода, Чичерин (ему письмо махатм) и на «десерт» — вечер у Луначарского. Назавтра Блюмкин предлагал Николаю Константиновичу поехать на его (Блюмкина) официальную работу в Наркомторг и потолковать с Каменевым.

На Лубянке Рериха приняли тепло. Он, как известно, посещал во время своего пребывания в Москве ОГПУшных начальников. Трилиссер «даже консультировался у него по поводу выдвигавшейся Барченко теории Шамбалы и его планов в связи с религиозно-политическим центром», — вспоминал впоследствии шеф Спецотдела Бокий [126] . Он познакомил художника и с Александром Васильевичем Барченко и результатами его опытов с N-лучами.

В разговоре с Рерихом Барченко упомянул о монахе Круглове, приходившем в Москву из Костромы с двумя деревянными столбиками, на которых были начертаны тибетские идеограммы. На них сообщались истины древней науки, сосредоточенной в Шамбале. Стелы были сфотографированы Барченко. Рассказал он также о своей встрече в Костроме с главой мистической секты голбешников, совершавших путешествия в Гималаи. Учитель Круглова принес в костромские дебри тайное знание из Тибета. В него входило учение о Солнце и связанная с ним система развития способностей человеческого организма. Монахи-юродивые, возглавляемые Никитиным, жили в лесу и крайне редко появлялись на людях в городах. Связь с внешним миром их вождь Никитин поддерживал- через своих родственников, живших в Костроме, или через Круглова, исполнявшего роль посланника. Благодаря ему Барченко встретился с мистической общиной и на протяжении года получал тайное знание, которое условно называл «древней наукой». Той самой древней наукой, какую хранили в своих святилищах лапландские колдуны, той самой мудростью, доступной лишь немногим тибетским ламам и восточным дервишам.

Костромским голбешникам удалось восстановить связь с серединными районами Азии и создать очаг «древней науки» в России. К сожалению, в 1925 году Никитин, по сообщению Барченко, умер, но его ученики продолжали хранить сокровенное учение. И даже показали ему старинную, нарисованную от руки карту и записи, сделанные покойным во время его паломничества в монастырь одной из гималайских общин.

Под впечатлением от услышанного Николай Константинович обмолвился о своем намерении в ближайшее время отправиться на Алтай, где проходила одна из тайных троп голбешников. По инструкции ОГПУ Рериху следовало сообщать своим знакомым о другой стране, которая не вызовет подозрений у собеседников — об Абиссинии. Но он не сдержался — услышанное его просто ошеломило. Теперь Николаю Константиновичу стало ясно, о каком потаенном месте сообщалось в секретных трудах розенкрейцеров и тамплиеров. И все же Барченко еще раз удивил Рериха, когда поведал ему о «Едином Трудовом Братстве» и тех высоких лицах из ЦК партии и правительства СССР, которые его патронировали.

История с костромскими монахами не выходила у Рериха из головы, и он вкратце пересказал ее на одной из страниц книги «Шамбала» [127] .

Вечером 14 июня Блюмкин тяжело поднимался по лестнице дома в Денежном переулке. За ним шел Рерих. Они добрались до пятого этажа, тут на лестничной клетке Яков указал на левую дверь и сказал: «Это моя квартира, а соседняя Анатолия Васильевича». На крашенной суриком двери висела белая эмалированная табличка: «А. В. Луначарский. Народный комиссар по просвещению. Дома по делам не принимает. Все заявления направлять в секретариат Наркомпроса. Чистые пруды, 6».

На квартире у Луначарского было много народа. Присутствовали все Сац— Наталья, Татьяна и Игорь — секретарь Наркомпроса. Были и ребята Менжинского, дежурившие в предбаннике. Работала прослушивающая аппаратура. Но у всех остались светлые воспоминания. А Розанель рассказывала потом, как «с Рерихом было интересно и одновременно жутко, как сидел у них в гостиной этот недобрый колдун с длинной седой бородой, слегка раскосый, похожий на неподвижного китайского мандарина».

На следующий день в бывшем Морозовском особняке их ждала жена Льва Борисовича Каменева, она же сестра Троцкого, Софья Давидовна, глава Всесоюзного общества культурных связей с заграницей (ВОКС), и вопрос с ней предстояло решить архиважный, ведь Рериху суждено было стать первым организатором продажи картин из Эрмитажа в Америке. Ему же поручалась организация сбыта икон. На встрече присутствовал сам Лев Борисович.

Когда Рерихи уже попрощались с гостями, Блюмкин на минуту задержался и подошел к Каменевым, желая узнать их мнение.

Софья Давидовна была в восторге от встречи: «Положительно, он знает нечто такое, чего мы не знаем».

— Верно, он так и останется Владыкой Востока, — поддержал ее муж [128] .

Рерих действительно знал «нечто такое». В те же дни в Горном отделе Совнаркома у товарища Свердлова [129] появилась чета американцев Лихтманбв, сотрудников Музея Рериха в Нью-Йорке, приехавших в Москву для встречи с художником. Американцы обсуждали в советском учреждении геологическую экспедицию на Алтай [130] . Эта партия должна была отправиться для изучения района в августе месяце в рамках договоренности с золотодобывающим Акционерным обществом «Лена Гулд филдс», которое, в соответствии с договором от 1925 года, предполагало начать горные разработки на Алтае. С экспедицией посылался уполномоченный инженер-изыскатель.

Впрочем, с точки зрения грядущей операции все выглядело как нельзя кстати.

Пока был жив Дзержинский, была жива и идея экспедиции в Шамбалу. После интриги Трилиссера, Ягоды и Чичерина летом 1925 года Феликс Эдмундович повел активную атаку против заговора зампредов. Дзержинский заявил Бокию, что уж в этом году экспедиция состоится во что бы то ни стало. Так бы оно и случилось, но 20 июля 1926 года после выступления на пленуме ЦК «железный Феликс» скончался от инфаркта. Такой исход событий похоронил надежды начальника Спецотдела. И хотя место главы ОГПУ занял нейтральный Менжинский— он был фигурой мягкой, внушаемой и не посвященной в тайны экспедиции. Истинную власть узурпировали зампреды. А они «в гробу видели» Бокия и его экспедицию.

После некоторых размышлений и попыток «пробить» экспедицию в новых условиях начальник Спецотдела сообщил Барченко, что, по всей видимости, теперь от их идеи действительно придется отказаться. Но он смог бы профинансировать любую экспедицию ученого в пределах СССР. Например, на Алтай, в интересующие Александра Васильевича районы. Барченко влекли те секретные трассы, которыми, по словам патриарха голбешников Никитина, пользовался он и его монахи во время путешествий к мистической территории.