Шрифт:
– Ты стрелял?
– Я.
– Что случилось-то?
– Да так, разборки небольшие с несознательными товарищами.
– Покажь! Не фига себе! Ты что, Омара замочил?
– Ага. И еще одного, там, внизу валяется.
– Ну, ты, блин, крутой. Слушай, а где пропадал все это время?
– Не помню ничего. Контузило, наверное. Знаешь, какие-то видения. Маги, рыцари…
– Ну, ничего, тебе теперь отпуск и путевка в санаторий полагаются, подлечишься и снова к нам. Звездочку обмывать. Чего стоим, орлы? Грузим падаль на вертолет, а сами - в засаду. Поближе
с Омаркиными ребятами познакомимся.
Эвин. ЧУЖАЯ БИТВА (продолжение)
Вечером Ярослав и Эймунд выехали осмотреть поле великой битвы. Потери с обеих сторон были ужасающими. Ярослав с тоской думал о том, что ему опять придется унижаться перед старшинами новгородцев, выпрашивая ратников и серебро с мехами для оплаты новых варяжских отрядов. Эймунд хмурился, прикидывая и подсчитывая доли добычи своих воинов, не забывая включать в их число и погибших. Выходило совсем не так много, как он рассчитывал. Возвращаться домой с малой добычей не хотелось.
“Надо уговорить Ярицлейва сразу же идти на Кенугард”, - подумал он, - Там добра на всех хватит”.
– Битва закончена, но война только начинается, - снова обратился он к Ярославу, - Твой брат соберет своих воинов и еще раз придет сюда. Пока вы оба живы, не будет конца раздорам.
Русский конунг ничего не отвечал, и его молчание сильно раздражало норманна.
Внезапно Ярослав остановился. У подножия холма, на котором недавно стоял киевский князь, втоптанное копытами в грязь, лежало черное знамя - один из старых стягов князя Владимира. Около сотни киевлян были изрублены здесь варягами. Эймунд поморщился.
“Я говорю правильные и умные слова, а Ярицлейв не слушает. Что он хочет найти здесь, среди мертвых”?
Лицо князя потемнело. Он сошел с коня и стал осматривать убитых. Ярослав знал почти всех и помнил имена некоторых из них.
“Варяг говорит дело, войну надо окончить и побыстрей”, - подумал он и с ужасом представил осаду Киева, резню на улицах города и ненавидящие взгляды оставшихся в живых горожан. Или - торжествующие толпы киевлян на улицах Новгорода, трупы, плывущие по Волхову в Ладожское озеро, и надменное лицо брата, к ногам которого его бросят - если не удастся бежать в Швецию…
– Это воины, Ярицлейв, - неодобрительно глядя на него, сказал Эймунд, - И мое тело, быть может, завтра будет вот так же лежать на этой земле. Только тело, но не дух, который с радостью уйдет в Вальхаллу.
Конунг, к его удивлению, вдруг опустился на колени перед лежащими рядом воинами. Один из них, молодой светловолосый норманн в окровавленной рубахе и с разбитым лицом казался мертвым, но слабо застонал, когда Ярослав грубо оттолкнул его от русоволосого киевлянина, между колец кольчуги которого торчал обломок древка секиры. Было совершенно непонятно, каким образом он прошел сквозь нее, и с какой нечеловеческой силой был нанесен этот удар, пробивший закаленное железо. Киевский витязь тяжело дышал, и при каждом вдохе розовая пена выступала из раны.
– Вышата, - простонал Ярицлейв, - Вышата…
– Бьяртмар может попробовать вылечить его, - оторвался от своих размышлений Эймунд, - но возьмет много серебра.
Ярослав, молча, кивнул головой. Через час они вернулись в шатер Ярослава. Предстояло продолжение тяжелого разговора.
Асмунд же в это время с тревогой смотрел на тяжело дышащего Эвина. Бьяртмар только что напоил раненного отваром из трав и грибов, и жар, похоже, спал, ушло беспокойство и возбуждение. Совсем недавно он кричал и звал незнакомых людей, и эти странные имена больше всего обеспокоили Бьяртмара.
– Эйнхерии Вальхаллы зовут твоего племянника, - сурово сказал он, - Валькирии выбирают для Одина самых лучших из нас. Что ж поделать? Мудрый человек просит у богов не долгой, но славной жизни, и боится не смерти, а увечья или болезни, из-за которых он станет в тягость родичам.
– Значит, Эвин умрет?
– Если мы постоим здесь, хотя бы неделю, может, и выживет. Двинемся дальше - наверное, погибнет.
– А нам ведь сейчас лучше продолжать наступление…
– Эймунд и Ярицлейв до сих пор спорят об этом. Ты не хочешь пойти в шатер конунга и сказать там свое слово?
– Общее дело выше и важнее моего горя, Бьяртмар. Наша армия должна наступать. Промедление приведет к еще большим потерям. А, может быть, и к поражению. Ты помнишь, что говорится в “Речах Высокого”, в “Эдде”?
– Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но знаю одно,
что вечно бессмертно:
умершего слава.
– Сделай, что можно, Бьяртмар. И будь, что будет.
– Нельзя больше колебаться, Ярицлейв, - Эймунд уже два часа не выходил из шатра конунга, - Стоя на месте, мы упускаем победу.