Шрифт:
Девушка с подолом, полным цветов и сморчков, молчала.
— A-а… вы, наверное, дачница!
«Дачная интеллигенция… Слишком утонченная красота для деревенской девчушки».
Опять молчание.
Кленский сделал попытку выбраться из своей ямы — девушка отодвинулась от ее края.
И то сказать, мужик с лопатой, в лесу — и копает яму.
Возьмет да закопает.
— Да вы не бойтесь. Я археолог.
Но красавица снова промолчала. И, повернувшись, стала удаляться.
— Как вас хоть зовут?
Девушка оглянулась — и вдруг улыбнулась:
— Вита.
Она исчезла за зеленой стеной деревьев.
Потеряв обычное благоразумие, расхрабрившись, Владислав Сергеевич на редкость проворно выкарабкался из ямы и последовал за ней.
Но красотка как в воду канула.
Поблуждав по лесу, Кленский вернулся обратно к своей недокопанной яме.
«Ну их, этих красоток… Все-таки я уже вышел из этого возраста!» — подумал он.
День, от которого Кленский — мертвая птица, да и вся атмосфера предыдущего вечера произвели-таки на него впечатление! — ожидал невольно чего-то эдакого, ничего эдакого не принес. День прошел спокойно.
А вечером Кленский забрался в спальный мешок, поправил свечу и открыл том Рене Менара. Он любил открывать книги наугад…
Это снова была великолепная мраморная ваза, украшенная скульптурным изображением вакханалии.
«Одна вакханка, готовая к страшной резне, повязывает на голову кожи двух змей; другая надевает плащ леопардовой окраски; третья пеструю шкуру горного козленка, — прочел Кленский комментарий Менара. — Одна яростно сжимает в руке тирс с железным острием; другая, еще более яростная, трясет своими длинными волосами. Менады стучат в металлические тарелки, гремят барабаны…»
Талии вакханок, изображенных на иллюстрации, обвивали мохнатые лапы сатиров. «Раскосые глаза, растрепанные волосы, маленькие рожки и два небольших нароста на подбородке, как у козленка».
Кленский потянулся, зевнул и снова уткнулся в книгу:
«У одной из вакханок была на голове повязка из кожи гадюки. У другой благоухающий венок из плюща».
Владислав Сергеевич хотел перевернуть страницу, но задержался. Изображение вакханки с плющом вдруг показалось ему особенно волнующим — оно как бы было связано с событием минувшего дня, с той странной и приятной встречей-полузнакомством…
Кленский блаженно улыбнулся.
Девушка с зелеными глазами отчего-то никак не выходила у него из головы. Даже менада на луврской вазе вдруг напомнила ему эту лесную незнакомку.
Наконец, оторвавшись от созерцания украшавшей вазу пленительной менады, Владислав Сергеевич собрался перевернуть страницу.
Но в это время античные женщины, выстроившиеся на барельефе в цепочку, вдруг тронулись с места, медленно закружились — веки у Владислава Сергеевича сомкнулись, и он так и не уловил тот миг, когда явь переходит в сон. Вслед за вакханками, догоняя их, понеслись сатиры.
Разбудил Кленского чей-то голос. Вполне ясно, над самым его ухом, он произнес:
— Молодой человек, греческая и римская скульптура — это вам не изображения богов… Нет, милый мой! Это ведь… хе-хе! Это сами боги…
Кленский вздрогнул, но быстро сообразил, что голос ему приснился.
Причем ясно было, что приснился ему голос профессора Просвирского, преподававшего ему когда-то в университете античную литературу.
Сон был непонятно отчего очень неприятный: Но Кленский довольно быстро его забыл. Потому что снова заснул.
Глава 3
На следующее утро работа на археологическом раскопе началась с находки костяных ножен. Нашел их сам Корридов. Ножны украшали волнистые линии орнамента. Работа была очень тщательной. Сохранность великолепная. И некоторое время все, любуясь, передавали костяные ножны из рук в руки.
Кленский даже попытался представить человека, который прикасался когда-то к этим ножнам. Попытался представить человека, который когда-то здесь жил.
— А кто он, обладатель этой вещи, Арсений Павлович? Как вы думаете? — спросил журналист, возвращая Корридову ножны.
Тот пожал плечами:
— Могу сказать только, что место его жилища было, пожалуй, самым почетным. Считай, «красный угол». Напротив входа в городище располагалось. И ближе всего к водяным воротам. К тому же отсюда, с этого места, открывался самый красивый вид. Ведь все эти возвышенности и низины, все эти причуды ландшафта, безусловно, существовали и тогда. Они появились под напором ледника.
— И что же?
— Можно предположить, что этого человека волновала открывающаяся взору панорама. Он, несомненно, обладал некоторым эстетическим чувством. Белые слои на раскопе свидетельствуют о том, что пол в его жилище посыпался речным песком.