Шрифт:
— Доверять? Женщине? Волос долог, а ум короток…
Он постучал пальцем себе по лбу:
— И внутри — ничего. Вот что такое женщина, Мурад, запомни это хорошенько. А ты ее и в самом деле знаешь?
— Да.
— Ей сколько лет?
— Года двадцать три.
— Замужем?
— Да.
— А где муж?
— Во Франции.
— Дети есть?
— Мальчик.
— Не имеет значения. Надо заменить ее мужчиной.
— Они все на учете.
— А она? Она, думаешь, не на учете? Ты что, принимаешь французов за дураков? Не понимаешь разве, что они нарочно дают ей волю, чтобы потом вытянуть из нее побольше сведений. Да она и на шестьдесят килограммов не тянет, твоя лучшая связная — (сам капитан Зубир был очень тучным), — а еще бегает по дорогам и в лесу с багажом всего, что ей известно. Чересчур легковесна. Стоит потрясти ее немножко… Achtung! А они ее обязательно потрясут, помяни мое слово.
Но заменить Таму было некем, и, пока длилась война, она продолжала носить донесения и ухаживать за ранеными.
После прекращения огня дом Мурада превратился в КП капитана Зубира. Днем он улаживал текущие дела, а по вечерам нередко устраивал урары с молодыми женщинами из Тазги и ее окрестностей. Капитан часто просил Таму станцевать.
Так продолжалось до того дня, когда Секура получила из Парижа письмо, которое отнесла Мураду, чтобы тот прочитал ей его. Письмо было от Шабана, ее зятя, но денежного перевода там не оказалось.
«Я не стану писать тебе длинное письмо, поскольку то, что я собираюсь сказать, не нуждается в лишних словах. Я взял твою дочь к себе в дом затем, чтобы она была матерью моих детей и моей подругой в дни радостей и в дни печалей, а вовсе не для того, чтобы она бегала по лесам и танцевала перед незнакомыми мужчинами. Ты скажешь, что ничего не можешь с этим поделать, но ты могла бы написать мне, а не сделала этого. Поэтому сегодня же можешь забрать свою дочь обратно, я от нее отрекаюсь».
Секура побежала к капитану:
— Теперь, слава аллаху, правосудие в руках мусульман. Надо заставить этого человека взять жену обратно.
— Твой зять во Франции, — заметил Зубир, — пускай там и остается.
— А моя дочь?
— Она молодая, может снова выйти замуж.
— За кого? — спросила Секура. — Все кругом знают, что она всюду следовала за вами, что три месяца она провела в лагере у французов. Никто не захочет на ней жениться.
Ахтунг сказал уклончиво:
— Там видно будет.
— Да кто ее возьмет, си [101] Зубир, кто?
Си Зубир разразился:
— Найдет она себе мужа, говорю тебе, даже если мне самому придется на ней жениться.
— Я не шутки шутить сюда пришла.
— Давай поговорим об этом спокойно чуть позже.
После того как все ушли, капитан сказал Секуре, что письмо это ниспослано самим провидением, потому что он сам как раз собирался взять Тамазузт в жены.
— Но ты ведь женат, си Зубир?
— Ну и что? Разве мы не мусульмане? А если моей жене это не понравится, может уходить.
101
Си — почтительное обращение к мужчине.
В это самое время Мурад готовил в соседней комнате донесение, которое Тама должна была отнести на КП их группы.
— Последнее, — сказал Мурад. — Когда понесешь его, тебе не придется больше прятаться.
— А как же привычка?
— Скоро забудется. Что ты собираешься теперь делать?
— Мой муж должен вернуться из Франции.
— Он тебе пишет?
— Он пишет матери.
— А что пишет-то?
— Не знаю. Хочешь, перед тем, как идти, я сварю тебе кофе?
— Да.
— Как всегда, крепкий?
— Да.
Из-под опущенных век Тамы медленно катились слезы. Послышались редкие звуки тамбурина. Девушки смеялись. «Тама! Ты не видела Таму?»
— Они зовут тебя танцевать, — сказал Мурад.
Она протянула ему чашку, дрожавшую в ее руках.
— Так на когда рассчитывать?
— Не знаю.
— Я говорил о донесении.
— Я тоже.
— Тама! Где Тама? Си Зубир зовет ее.
— Пойду скажу им, что тебе надо доставить донесение.
— Нет. Я выйду к ним. Пока еще можно делать и то, и другое: носить донесения и танцевать. Все равно уж в последний раз.
Она побрызгала на лицо водой.
— Не видно, что я плакала?
— А ты и не плакала, — сказал Мурад.
Ни разу еще Тамазузт не танцевала так, как в тот день.
Она едва успела присесть, как появился Мурад:
— Я пришел попрощаться с вами перед отъездом.
Раздалось несколько голосов: «Ты уезжаешь? Почему? Теперь-то мы свободны».
— Именно поэтому, — сказал Мурад. — Война кончилась. Я приношу вам благодарность за все, что вы сделали в тяжелые дни испытаний. Слава аллаху, страдания ваши были не напрасны. Теперь наша страна свободна.