В одной из тирад героиня «Короля на площади», Дочь Зодчего, возглашает:

Обозначенный в этих словах сюжет «великой книги» вполне согласуется с основной коллизией, служащей первотолчком для драматургического действия в пьесе Пшибышевского «Вечная сказка» («Odwieczna ba's'n», 1906). «Традиционная драма реального действия с эмблематическими завитками диалогов», по определению Андрея Белого [754] , «Вечная сказка» в то же время являет собою характерный образчик символистского условного представления: все происходящее в ней отнесено к эпохе раннего Средневековья, но лишено исторических примет времени и места действия; персонажи — не психологически очерченные индивидуальные характеры, а знаки, символы неких предустановленных начал; логика развертывания сюжета и поведения действующих лиц служит выявлению обобщенно-иносказательных смыслов.

Историк польской литературы [755] , излагая сюжет пьесы, остается во власти велеречиво-патетической стилистики диалогов ее героев: «На высоких вершинах духа происходит горение двух сердец в „Вечной сказке“ <…> Здесь борьба идет между вечными врагами — лучезарной жизнью богов и мрачным демоном зла и разрушения. Могучий король, царь, полюбил лесной цветок, дочь гусляра-ворожея красавицу Сонку. На другой стороне стоит темная фигура королевского канцлера, воплощение зла, коварства, <…> черни-толпы. Воплощенная в канцлере толпа — вельможи, рыцари, придворные — ни в ком не хочет и не может признать сокровенной жизни сердца, свободы личности. Не смеет король любить <…>, и не место нищей на троне, который знал только благородных принцесс»; «„Бог черни, бог толпы“ — канцлер неутомимо плетет злую паутину вокруг блаженных любовников.

Личность короля должна исчезнуть перед тупой, неумолимой мощью толпы». Истинные гуманисты и аристократы духа, Король и Сонка противостоят не приемлющему их миру, добровольно подчиняющемуся власти злых и корыстных сил, и в финале драмы покидают этот мир: Король добровольно слагает с себя знаки власти и удаляется вместе с Сонкой, непризнанной королевой, «туда, где замки сотканы мечтой» [756] .

«Вечная сказка» впервые появилась на русском языке в переводе, сделанном с рукописи Евгением Троповским и опубликованном как приложение к № 3/4 журнала «Весы» за 1906 г. с отдельной пагинацией; в предуведомлении «От редакции» (датированном 27 марта 1906 г.) сообщалось: «Оригинал настоящего перевода был доставлен нам автором в мае прошлого года, с тем чтобы русское издание появилось одновременно с польским. В октябре того же года автор известил нас, что драма „Вечная сказка“ им совершенно переделана и что раньше доставленный нам оригинал он считает лишь эскизом этого произведения. Ввиду, однако, несомненного историко-литературного интереса, представляемого настоящей редакцией драмы, пользуясь разрешением автора, мы помещаем ее здесь, на страницах „Весов“, в этом первоначальном виде. Русское издание „Вечной сказки“ во второй, измененной редакции выйдет в книгоиздательстве „Скорпион“ в недалеком будущем, одновременно с появлением польского оригинала» (С. 3). Вторая, значительно расширенная и переработанная редакция драмы, в которую включены дополнительные сцены и новые персонажи, была выпущена в свет «Скорпионом» несколько месяцев спустя (издательское предисловие датировано 1 декабря 1906 г.) [757] , вслед за этим изданием «Вечная сказка» в окончательной авторской редакции появилась и в других русских переводах [758] . Для нас, однако, существенен первоначальный текст, опубликованный в «Весах», поскольку именно он мог быть в поле зрения Блока в период вынашивания замысла и написания «Короля на площади» [759] (работа над драмой была начата летом 1906 г., первоначальный, черновой вариант текста завершен 3 августа 1906 г., над вторым, опубликованным вариантом Блок работал в сентябре и завершил его 10 октября 1906 г.) [760] .

В статье «Пеллеас и Мелизандра» (октябрь 1907 г.) Блок мимоходом упоминает «Вечную сказку» — «смертельно ненужную и скучную пьесу Пшибышевского» [761] . Такая более чем внятная характеристика никоим образом не опровергает намечаемых параллелей. Негативное отношение автора к произведению другого автора отнюдь не означает, что отрицаемое «чужое слово» не могло вызвать резонанса в его собственном творчестве — хотя бы в плане переоценки или полемического противостояния; примерами подобного рода изобилует история литературы. В данном же случае у нас нет достаточных оснований утверждать, что в период работы над «Королем на площади» Блок воспринимал «Вечную сказку» точно так же, как год спустя. Как известно, в 1907 г. поэт совершил новый и радикальный шаг в своей духовной и творческой эволюции, направленный к сближению с демократической и реалистической культурой и одновременному дистанцированию по отношению к культуре модернистской и элитарной (безусловным адептом которой был создатель «Вечной сказки»), что не могло не сказаться и на конкретных оценках [762] ; более ранние блоковские упоминания польского символиста — совсем в иной тональности: «Пшибышевский — поразителен» [763] , «От Гощинского („Замок Канёвский“) — мистики все („Dziady“) — Красинский — Пшибышевский» [764] (последний сополагается здесь с классиками польской литературы, в том числе с величайшим из них, автором «Дзядов» А. Мицкевичем).

Дополнительно акцентировать внимание Блока на «Вечной сказке» должно было известие о подготовке В. Э. Мейерхольда к постановке этой драмы в Театре на Офицерской: 2 мая 1906 г. Е. Н. Троповский выслал В. Ф. Коммиссаржевской рукопись новой редакции пьесы, а в последнюю декаду августа состоялись собрания труппы, посвященные ее чтению и обсуждению, и начались репетиции, продолжавшиеся в сентябре и возобновившиеся в ноябре; первое представление «Вечной сказки» с Коммиссаржевской в роли Сонки (режиссеры — Мейерхольд и П. М. Ярцев) состоялось 4 декабря 1906 г. [765] . Именно к этому периоду относится работа Блока над «Королем на площади» и завершение драмы, которую автор, безусловно, если надеялся увидеть на сцене, то на сцене того же театра. 14 октября 1906 г. Блок выступил с чтением только что завершенного «Короля на площади» на первой из литературных суббот, устраивавшихся в Театре на Офицерской. Пьеса была встречена с исключительным энтузиазмом [766] , немедленно последовало решение ставить ее в текущем сезоне [767] , но театральная цензура своего дозволения не дала (разумеется, по причине актуальных политических аллюзий, обнаруженных в тексте).

Завершив вчерне летом 1906 г. в Шахматове первоначальный, прозаический вариант «Короля на площади», Блок остался не удовлетворен результатом своей работы: «Когда прочел вслух, все увидали (и я в том числе), что никуда не годится — только набросок. <…> Надо переделывать ее и излагать стихами» [768] . Блок впервые тогда взялся за построение относительно масштабной драматургической композиции (ранее написанная лирическая сатира «Балаганчик» была лишь сценической миниатюрой и театральной версией поэтического мира автора) и не сумел череду эпизодов и диалогов претворить в цельное, последовательно разворачивающееся действие. Подобно поэме «Двенадцать», первый вариант «Короля на площади» представляет собой «ряд следующих друг за другом отдельных эпизодов, соединенных по принципу монтажа», но, в отличие от «Двенадцати», этот монтажный ряд не выстраивается в «более высокое композиционное целое» [769] , а остается вереницей фрагментов, относительно самостоятельных, разнокачественных и разностильных.

По возвращении в Петербург (24 августа 1906 г.) Блок приступил к переработке пьесы. Предпринимая свой опыт построения условно-символистской лирической драмы, он, разумеется, не мог не учитывать ранее осуществленные образцы творчества в этом жанре. Тем самым «Вечная сказка» неизбежно оказывалась в его поле зрения — и потому, что ее уже репетировали в театре, с которым Блок связывал дальнейшую судьбу своих пьес, и потому, что драматическая фантазия Пшибышевского по своей проблематике и по смысловому содержанию центральных образов обнаруживала с «Королем на площади» определенные черты сходства. Такое сходство наметилось даже в сугубо конструктивном плане: в печатной редакции драмы Блока действие расчленено на три акта и происходит в одной декорации (в черновом тексте акты не выделены), точно так же, как в первоначальной редакции «Вечной сказки» [770] . Стремление соблюсти в «Короле на площади» классицистские три единства, определившиеся при переработке текста [771] , было для Блока формой обуздания бесконтрольной лирической стихии и введения ее в рамки жестких жанровых норм.

В обеих пьесах действует Шут. У Пшибышевского он — лицо, наиболее проницательно постигающее истинный смысл событий, у Блока — воплощенный здравый смысл; оба олицетворяют «низкое», рациональное, скептическое начало, контрастирующее с пафосом основного действия. Витин в «Вечной сказке», мудрый старик и кудесник, несущий «сказку вечную <…> о новом откровении Святого Духа» (с. 22), отец Сонки предстает как духовный наставник ее и благородного Короля: «Я дал вам все, что мог: тебе, мой сын, победу над прошлым и власть над человеческой душою, мощь подвига, тоску по нем и жадное стремленье» (с. 21). В драме Блока ему соответствует Зодчий, мудрец-созидатель, символический аналог Бога Отца, а также — в сознании толпы — колдун (Поэт — Зодчему: «Тебя называют колдуном. Про тебя ходят разные слухи», с. 52; в черновой редакции — Зодчий: «Вы звали меня колдуном» [772] ). Оба героя-демиурга обречены на непонимание и отвержение, их благие помыслы оборачиваются крахом (Витин: «Я семена святого духа Божьего хотел в сердца народа сеять, но твердый камень встретил я, и урожая не принес посев мой», с. 53; Зодчий: «…я чужд всем вам»; «Я послал вам сына моего возлюбленного, он пел вам о счастье жизни грядущей, и вы убили его. Я послал вам другого Утешителя — дочь мою — дух от духа моего и плоть от плоти моей. И вы не пощадили ее» [773] ). В параллель Сонке, дочери Витина, несущей в себе воспринятый от отца «свет правды» (с. 25), у Блока выступает Дочь Зодчего («…в ней творческий хмель ее отца», с. 31; «Она — темный источник всех мечтаний. <…> Она носительница великих замыслов. Она хочет вдохнуть новую жизнь в короля» [774] ). Сонка воплощает «стремленье души <…> к нездешнему, прекрасному, святому», отвергает реальный «мир мишуры и лицемерья» во имя иного, запредельного царства «святой красоты» (с. 20, 32) — и Дочь Зодчего пребывает во власти сходных настроений: «Сказку мою я должна воплотить» (с. 43). Сонку, дочь «бродяги-колдуна» (с. 27), избранницу Короля, отвергает королевский двор («… не согласимся никогда, чтоб дочь кудесника какого-то на трон вступила», с. 57); и у Блока Дочь Зодчего заявляет Поэту: «Королевной меня не зови», «Я никогда не была королевной! <…> Я — нищая дочь толпы» (с. 54, 55). Сонка, по определению Г. Чулкова, рецензировавшего постановку «Вечной сказки», — «это „Дева радужных ворот“, о которой мечтали гностики, которую знал Данте, Петрарка, Вл. Соловьев…» [775] ; критик мог бы упомянуть в этом ряду и героиню блоковской лирики, один из ликов которой предстал в образе Дочери Зодчего, «высокой красавицы в черных шелках».