Я устала. Избегалась. Спала теперь тяжелым, глухим сном. В зеркало старалась не заглядывать. Зато к середине ноября купила сыну фирменные портки. На «жвачку» деньги подсовывала. Все подростки жуют. Чем мой-то сын хуже? Еще бы куртку справить. Зимнюю. Типа «Аляска». И «казаки».

Лидуся наблюдала за моей суетой, не встревая. Меня это удивляло. А поразмыслить над ее поведением было недосуг. Лишь раз она сказала, обращаясь больше к самой себе:

— Не понимаю, кому ты хочешь доказать свою способность в одиночку растить сына? Нам? Димке?

От этих слов я, словно бегун, споткнувшийся на длинной дистанции, притормозила. Передохнуть. Оглядеться. И поняла: сыну не нужны все эти мои трепыхания. Он хотел от меня другого. Но чего? Не понимала. А спросить боялась. Зато ничего уже не боялся Димка.

Тридцать первого декабря мы с утра наряжали елку, убирали квартиру — готовились. В духовке томились пироги. За поздним обедом сын вдруг предложил:

— Мам! Пойдем Новый год встречать к тете Лиде? Она приглашала. И баня Маня звала. А то, что мы все одни да одни?!

Я подавилась куском хлеба. Мрачно смотрела в тарелку с шурпой. Предлога для отказа не находила и правду сказать не могла. Не готова была пока объясняться с сыном, исповедываться. Димка разочаровано протянул:

— А-а-а… Я знаю… Ты с теть Лидиным братом встречаться не хочешь.

И тут же, боясь моего окрика, выпалил:

— А правда, что он мой настоящий отец?

— Кто тебе сказал?

— Не важно!

— Он?

— Нет, — твердо ответил Димка, не отводя честных глаз. — Но и не ты. Ты мне врала.

Мы шли с Широковым из ресторана под глупым названием «Дачный». Рестораном это заведение можно было назвать с большой натяжкой. Скорее, обычная столовая. Но ближе к вечеру там подавали мороженое в вазочках. Посыпали его тертым шоколадом и мелкими цукатами. Вот на мороженое меня Генка и пригласил. Я получила аттестат зрелости. Он расщедрился по такому случаю. Пригласил через два дня после выпускного вечера. Я согласилась. Никогда не бывала даже в кафе. А тут — целый ресторан. Хотя бы и «Дачный».

Несколько дней сохранялось отличное настроение. Счастливое детство с его мелкими ежедневными радостями и редкими, но труднопереносимыми бедами, осталось позади. Школу я закончила хорошо. Родители с затаенной гордостью сообщали соседям, что у меня средний балл аттестата — почти «пять». Соседи завидовали: старший сын учится в престижном ВУЗе и дочка поступит, как пить дать. Это раньше, — я еще маленькой была, — люди гордились рабочими профессиями. Особым почетом пользовались металлисты. Токари, например. А теперь многое изменилось. Все стремились пристроить своих детей в институты. Тетя Галя Ремизова, никого не стесняясь, громко рассуждала во дворе по вечерам:

— Я сама всю жизнь хребет ломаю, как пахотная лошадь. Пусть у Витеньки работа будет непыльная и почетная. Инженер работает мало, а денег ему платят много.

Насчет денег это она, конечно, привирала. Для красного словца. Платили инженерам мало. Не важно. Главное, чтобы ее Витенька был не хуже других. Сейчас всем хотелось видеть своих детей с высшим образованием, с достоинством заявлять знакомым:

— У меня сын инженером…

Поэтому, чтобы пристроить ненаглядное чадо в институт, применялись любые средства. И блат хороший искали, и взятки давали несусветные, и на вузовскую администрацию давили. Возле институтов околачивались полчища родителей. Перед пединститутом имени Ленина, куда я подала документы на следующий день после выпускного, родителей было даже больше, чем абитуриентов. Парни и девчонки поступали не куда хотели, а куда их могли пристроить.

У меня дома на этот счет не особенно беспокоились. «Мохнатой лапы» нет. Денег на взятки тоже. Вернее, мама-то беспокоилась. Отец и ухом не вел. Говорил матери:

— У нее знания есть. Без всякой помощи пробьется. А подмазка эта и блат — тьфу… Катерина пусть по-честному в институт поступает!

Мне и самой казалось, что лучше по-честному сдать вступительные экзамены. Считала: справлюсь. От того и настроение было хорошее. От того и пошла с Широковым в «Дачный».

Генка строил наполеоновские планы. Наверное, из-за шампанского. Мне заказал мороженое, а себе бокал шампанского. Сначала один, потом второй, третий, четвертый… Дальше не следила. Платил-то он. Деньги у него были. И хорошие. Широков работал в одиннадцатом таксопарке автослесарем. Еще шарашил потихоньку на стороне. Вот и размечтался после шампанского, как мы скоро поженимся, потом в жилищный кооператив вступим. Советовался, на какую там квартиру лучше записаться: двух- или трехкомнатную?

— Да не пойду я за тебя замуж, Геночка, — откровенно смеялась я. — А на кооперативную квартиру ты полжизни будешь деньги зарабатывать.

Широков завелся. Начал вслух подсчитывать свои доходы, прикидывая, сколько лет понадобится, чтобы заработать на такую жилплощадь. В этот момент он выглядел слишком комично. Я от души веселилась, наблюдая за ним.

Мы уже подходили ко второму подъезду. И так увлеклись болтовней, что не сразу сообразили — с нами здороваются. Генка, хоть и был под шофе, отреагировал быстрей меня. Оглянулся через плечо и вдруг расплылся в широкой улыбке.