Замечательный бальмонтовский неологизм. Тигр в своем воображении, в любви – «Твой Рыжан», он был альбатросом, из породы рукокрылых, и хотя охромел, но тем вольнее ему в воздухе. На земле пошлость, порою желая уничтожить его, глумилась над ним, оно и понятно, родная его стихия – воздух.

Есть такое странное существо, обитающее в эвкалиптовых лесах Австралии, но уже на грани исчезновения, и называется – крылан. Малоприглядное, вроде летучей мыши и тоже ночное, по повадкам же – пестрая бабочка: питается цветочным нектаром, чем способствует опылению растений. Оставим в стороне зоологию, но про Бальмонта лучше не скажешь – Крылан. А был он Константин Дмитриевич и жил большей частью в Москве, непременно, в дешевых номерах какого-нибудь «Мадрида», где-нибудь на Тверской. Рукокрылый человек, Крылан – явление по преимуществу воздушное. Вон он, взмахнул руками и многоцветным парусником горделиво красуется в дали своего Океана, на просторах русской литературы. Не случайно Бальмонт – рифмуется со словом горизонт.

Валерий Макаров

Огонь, Вода, Земля и Воздух – четыре царственные Стихии, с которыми неизменно живет моя душа в радостном и тайном соприкосновении. Ни одного из ощущений я не могу отделить от них и помню о их Четверогласии всегда.

Огонь – всеобъемлющая тройственная стихия, пламя, свет и теплота, тройственная и седьмеричная стихия, самая красивая из всех. Вода – стихия ласки и влюбленности, глубина завлекающая, ее голос – влажный поцелуй. Воздух – всеокружная колыбель – могила, саркофаг – альков, легчайшее дуновение Вечности и незримая летопись, которая открыта для глаз души. Земля – черная оправа ослепительного бриллианта, и Земля – небесный Изумруд, драгоценный камень Жизни, весеннее Утро, нежный расцветный Сад.

Я люблю все Стихии равно, хоть по-разному. И знаю, что каждая стихия бывает ласкающей, как колыбельная песня, и страшной, как шум приближающихся вражеских дружин, как взрывы и раскаты дьявольского смеха.

Вода нежнее Огня, оттого что в ней женское начало, нежная влажная всевоспринимаемость. Огонь не так нежен порой, но он сильнее, сложней и страшнее, он сокровенней и проникновеннее. В Воздухе тонут взоры, и душа уносится к Вечному, в белое царство бестелесности. Земля родней нам всех других Стихий – высот и низин, – и к ней радостно прильнуть с дрожанием счастья в груди и с глухим сдавленным рыданием.

Все Стихии люблю я, и ими живет мое творчество.

Оно началось, это длящееся, только еще обозначившееся творчество – с печали, угнетенности и сумерек. Оно началось под северным небом, но, силою внутренней неизбежности, через жажду безгранного, безбрежного, через долгие скитания по пустынным равнинам и провалам Тишины, подошло к радостному Свету, к Огню, к победительному Солнцу.

От книги к книге, явственно для каждого внимательного глаза, у меня переброшено звено, и я знаю, что, пока я буду на Земле, я не устану ковать все новые и новые звенья и что мост, который создает моя мечта, уходит в вольные манящие дали.

От бесцветных сумерек к красочному Маю, от робкой угнетенности к Царице-Смелости с блестящими зрачками, от скудости к роскоши, от стен и запретов к Цветам и Любви, от незнания к счастью вечного познанья, от гнета к глубокому вздоху освобожденья, к этой радости видеть и ласкать своим взором еще новое, вот еще и еще, без конца.

И если воистину я люблю все Стихии в разное время равно, мне все же хочется сказать сейчас, что любимая моя стихия – Огонь. Я молюсь Огню. Огонь есть истинно всемирная стихия, и кто причастился Огня, тот слит с Мировым. Он душой своей входит в таинственные горницы, где горят неугасимые светильники – и струятся во взоры влиянья волшебных талисманов, драгоценных камней.

3 декабря. Вечер.

Москва