Том 1. Стихотворения
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:
2
Я вышел утром в старый сад И лег среди травы. И был расцвет растений смят От детской головы. В саду был черный ветхий чан С зацветшею водой. Он был как знак безвестных стран, Он был моей мечтой. Вон ряска там, под ней вода, Лягушка там живет. И вдруг ко мне пришла Беда, И замер небосвод. Жестокой грезой детский ум Внезапно был смущен, И злою волей, силой дум, Он в рабство обращен Так грязен чан, в нем грязный мох. Я слышал мысль мою. Что если буду я как Бог? Что если я убью? Лягушке тесно и темно, Пусть в Рай она войдет. И руку детскую на дно Увлек водоворот. Водоворот безумных снов, Непоправимых дум. Но сад кругом был ярко-нов, И светел был мой ум. Я помню скользкое в руках, Я помню холод, дрожь, Я помню Солнце в облаках, И в детских пальцах нож. Я темный дух, я гномный царь, Минута не долга. И торжествующий дикарь Скальпировал врага. И что-то билось без конца В глубокой тишине. И призрак страшного лица Приблизился ко мне. И кто-то близкий мне сказал, Что проклят я теперь, Что кто слабейшего терзал, В том сердца нет, он зверь. Но странно был мой ум упрям, И молча думал я, Что боль дана как правда нам, Чужая и моя.
3
О, знаю, боль сильней всего, И ярче всех огней, Без боли тупо и мертво Мельканье жалких дней. И я порой терзал других, Я мучил их. Ну, что ж! Зато я создал звонкий стих, И этот стих не ложь. Кому я радость доставлял, Тот спал, как сытый зверь. Кого терзаться заставлял, Пред тем открылась дверь. И сам в безжалостной борьбе Терзание приняв, Благословенье шлю тебе, Кто предо мной неправ. Быть может, ересь я пою? Мой дух ослеп, оглох? О, нет, я слышу мысль мою, Я знаю, вечен Бог!

Костры

Да, и жгучие костры Это только сон игры. Мы играем в палачей. Чей же проигрыш? Ничей. Мы меняемся всегда. Нынче «нет», а завтра «да». Нынче я, а завтра ты. Все во имя Красоты. Каждый звук – условный крик. Есть у каждого двойник. Каждый там глядит как дух, Здесь телесно грезит вслух. И пока мы здесь дрожим, Мир всемирный нерушим. Но в желаньи глянуть вниз Все верховные сошлись. Каждый любит, тень любя, Видеть в зеркале себя. И сплетенье всех в одно Глубиной повторено. Но, во имя глубины, Мы страдаем, видя сны. Все мы здесь, наоборот, Повторяем небосвод. Свет оттуда – здесь как тень, День – как ночь, и ночь – как день. Вечный творческий восторг Этот мир как крик исторг. Мир страданьем освящен, Жги меня, и будь сожжен. Нынче я, а завтра ты, Все во имя Красоты.

Тайна горбуна

Ты, конечно, проходил По обширным городам. Много мраков и светил, Много разных чудищ там. Поглядишь и там и тут, Видишь полчища людей. Целый мир в любом замкнут, Мир обманов и затей. Почему у горбуна Так насмешливо лицо? В этом доме два окна, Есть в нем дверь и есть крыльцо. Что ж, войдем и поглядим. В этом скрыто что-нибудь. Если мы душою с ним, Он не может дверь замкнуть. Мы заходим в темный ход, Видны знаки по стенам. Опрокинут небосвод. И немножко жутко нам! Ум наш новостью смущен, Искаженность манит нас. Здесь нежданный свет зажжен, Постоянный свет погас. Кто вошел в такой уют, К Сатане он бросил взгляд В этой храмине поют, И, как в храме, здесь кадят. Кверху поднятым лицом Примешь небо и весну. Спину выгнувши кольцом, Встретишь мрак и глубину. И невольно душит смех, И ликует как змея. Оттого что тайный грех – Оттененье бытия. Оттого у горбуна И насмешливо лицо. Эта странная спина – Сатанинское кольцо!

Голос дьявола

Я ненавижу всех святых, Они заботятся мучительно О жалких помыслах своих, Себя спасают исключительно. За душу страшно им свою, Им страшны пропасти мечтания, И ядовитую Змею Они казнят без сострадания. Мне ненавистен был бы Рай Среди теней с улыбкой кроткою, Где вечный праздник, вечный май Идет размеренной походкою. Я не хотел бы жить в Раю, Казня находчивость змеиную, От детских дней люблю Змею, И ей любуюсь, как картиною. Я не хотел бы жить в Раю, Меж тупоумцев экстатических. Я гибну, гибну – и пою, Безумный демон снов лирических.

Враг

У меня был враг заклятый,   У меня был враг. На его постели смятой Хохот демона проклятый Оживлял полночный мрак.  Без него жена смеялась,  Обнималась, целовалась.  Хохот демона был мой.  Побыл с ней. Ай-да! Домой! Враг заклятый был далеко.   Возвратился. «Честь!» Ты, без страха и упрека! Я, как ты, во власти рока. Хочешь? Что же, месть, так месть.  Час и место. Мы явились.  Мы сошлись и поклонились.  Чей-то взор покрылся тьмой.  Хохот демона был мой!

Избирательное сродство

(сонет)

Я с нею шел в глубоком подземелье, Рука с рукой, я был вдвоем – один. Мы встретились в сверкающем весельи, Мы нежились, как лилии долин. Потом пришли к дверям старинной кельи, Предстала Смерть, как бледный исполин. И мы за ней, в глубоком подземелье, Стремились прочь от зелени долин. Мы шли во тьме, друг друга не видали, Любовь была как сказка дальних лет, Любовь была печальнее печали. В конце пути зажегся мрачный свет, И я, искатель вечной Антигоны, Увидел рядом голову – Горгоны.

Неразлучимые

Под низкою крышкою гроба,   Забиты гвоздями, Недвижно лежали мы оба, С враждебными оба чертами. Застывшие трупы, мы жили   Сознаньем проклятья, Что вот и в могиле – в могиле! – Мы в мерзостной позе объятья. И Дьявол смеялся надгробно,   Плитой погребальной: «Эге, – говорил, – как удобно Уродцам – в могиле двуспальной!»