Том 3. Стихотворения
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Три души

Три души блуждали, вольные от жизни, В радости эфирной неземных пространств. Там, где нет, не будет места укоризне, Там, в неизреченном, средь живых убранств. Средь живущих вечно, меж всегда живого, Три души блуждали, и спустились вниз. Предземное царство было им так ново, Три свечи на Небе новые зажглись. В трех бессмертных душах вспыхнуло желанье, Загорелись очи, зазмеился страх. И у вышних окон, в Доме созиданья, Замелькали руки безглагольных Прях. Для одной души – пернатая сорочка, Для другой души – осенний волчий мех, Лик людской – для третьей… «Что ты плачешь, дочка? Расскажи, поведай. Горе? Или грех?» Плачут, плачут, плачут очи человека, Волк в лесу боится, пробуждая страх, Бесприютна птица в воздухе, от века. Три души забыли о совместных днях.

Мировая паутина

Есть странные люди, безумные люди, Что живут лишь в стремленьи одном, В вековом они кружатся, в призрачном чуде, Под негасимым огнем. Над ними, под ними проходят планеты, Сжигаются солнца со свитою лун, Но эти безумные – ветром одеты, Их носит, бросает бурун. Не пьют, не едят. В том какая причина? Кто знает? Причинен ли в полночь наш бред? Под ветром летят, как летит паутина, А смерти им нет.

Долины сна

Пойду в долины сна, Там вкось растут цветы, Там падает Луна С бездонной высоты. Вкось падает она, И все не упадет В глухих долинах сна Густой дурман цветет. И странная струна Играет без смычков Мой ум – в долинах сна, Средь волн без берегов.

Тень

(загадка)

Ходит без ног, Цепко без рук, Уста без речи. Придет на порог, Предвестником мук Таинственной встречи. И взором слепым Глядит без глаз, Души не покинет. Густеет как дым, И светлый наш час Темнеет, стынет. Ползет без ног, Хватает без рук, Говорит без речи. И доныне не мог Ум с лукавством наук Избежать этой встречи.

Над вечною страницей

1
Супруг несчетных инокинь, Любовник грезы воспаленной, Оазис внутренних пустынь, Твой образ дивен, взор твой синь, Ты свет и жизнь души смущенной. Но если именем твоим Тереза умеряла стоны, То им же обратили в дым Народы с прошлым вековым, Людей убили миллионы. О, кто же, кто ты, зыбкий дух? Благословитель, или мститель? Скажи мне ясно, молви вслух. Иль свод небесный вовсе глух? Спаси меня! Ведь ты – Спаситель!
2
Многоликий, ты мне страшен, Я тебя не понимаю. Ты идешь вдоль серых пашен К ускользающему Раю. Ты ведешь по переходам, Где уж нет нам Ариадны. Ты как свет встаешь под сводом, Где в Июле дни прохладны. Ты звенишь в тюрьме жестокой Монастырскими ключами. Ты горишь, и ты высокий, Ты горишь звездой над нами. Но в то время как сгорает Узник дней, тобой зажженный, – И тюремщик повторяет То же имя, в жизни сонной. Но в то время как свечами Пред тобою тают души, – Ты вбиваешь с палачами Гвозди в сердце, в очи, в уши. И не видят, и не слышат, И не чувствуют – с тобою, Кровью смотрят, кровью дышат, Кровь зовут своей судьбою. И схватив – как две собаки Кость хватают разъяренно – Крест схватив в глубоком мраке, Два врага скользят уклонно. И твоей облитый кровью, Крест дрожит, как коромысло, К Свету-Слову, и к присловью, Липнет чудище, повисло. Разлохматилось кошмаром, Два врага бессменно разны, Старый мир остался старым, Только новы в нем соблазны. Только крючья пыток новы, Свежи красные разрывы. Кто же, кто же ты, Суровый? Кто ты, Нежный, кротче ивы?
3
Чтоб тебя понимать, я под иву родную уйду,     Я укроюсь под тихую иву. Над зеркальной рекой я застыну в безгласном бреду.     Сердце, быть ли мне живу? Быть ли живу, иль мертву, – не все ли, не все ли равно!     Лишь исполнить свое назначенье. Быть на глинистом срыве, упасть на глубокое дно,     Видеть молча теченье. После верхних ветров замечтаться в прозрачной среде.     Никакого не ведать порыва. И смотреть, как в Воде серебрится Звезда, и к Звезде.     Наклоняется ива.

Круговой вертеп

Я в лесу, бродя, увидел тайный склеп. Постучал неосторожно в тот вертеп. Вышли духи Говорят: Зачем стучал? В круговом вертепе каждый мирно спал. Встали духи, и глядят светло и зло. Восемь было их, змеиное число. Окружил меня враждебный этот хор. С ним навеки неразлучен я с тех пор. В чаще бродим мы, должны блуждать мы в ней. Зацепляемся за все шипы ветвей. Ходим всюду, но решением судеб Каждый вечер мы приходим в круглый склеп. И опять, едва забрезжит, мы идем. Мы повторным устремляемся путем. В миге зрячий, в сутках вечно взор наш слеп. В круг вступив, мы возвращаемся в вертеп. Что я, где я, все равно мне Я устал. Я давно кукушку слушать перестал. Где б я ни был, не пройдешь, кружась, вертеп. Много ль жить мне, мало ль жить, предел мой – склеп.