Том 3. Стихотворения
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Жемчуга

Тонга-Табу и Самоа – две жемчужины морей. Тонга-Табу – круглый жемчуг в просветленьи изумруда, А Самоа – жемчуг длинный в осияньи янтарей. Но и Тонгаи Самоа – только сказка, только чудо. И не знаешь, где блаженство ты, плывя, найдешь скорей, То пленяет Тонга-Табу, то влечет к себе Самоа. Так от острова на остров я стремлюсь среди морей, И пловучею змеею по волне скользит каноа.

Древо грусти

На прибрежьи, в ярком свете, Подошла ко мне она, Прямо, близко, как Весна, Как подходят к детям дети, Как скользит к волне волна, Как проходит в нежном свете Новолунняя Луна. Подошла, и не спросила, Не сказала ничего, Но внушающая сила, – Луч до сердца моего, – Приходила, уходила, И меня оповестила, Что, слиянные огнем, Вот мы оба вместе в нем. «Как зовут тебя, скажи мне?» Я доверчиво спросил. И, горя во вспевном гимне, Вал прибрежье оросил. Как просыпанное просо, Бисер, нитка жемчугов, – Смех, смешинки, смех без слов, И ответ на всклик вопроса, Слово нежной, юной: «Тосо!» Самоанское: «Вернись!» Имя – облик, имя – жало. Звезды много раз зажглись, Все ж, как сердце задрожало, Слыша имя юной, той, По-июньски золотой, Так дрожит оно доныне, В этой срывчатой пустыне Некончающихся дней, И поет, грустя о ней. В волосах у юной ветка С голубым была огнем, Цветик с цветиком, как сетка Синих пчел, сплетенных сном. Тосо ветку отдала мне, Я колечко ей надел. Шел прилив, играл на камне, Стаи рыб, как стаи стрел, Уносились в свой предел. Эта ветка голубая, – Древо Грусти имя ей, Там, где грусть лишь гостья дней, Там, где Солнце, засыпая, Не роняет на утес Бледных рос, и в душу слез, Там, где Бездна голубая Золотым велела быть, Чтобы солнечно любить.

Фиджи

Последний оплот потонувшей страны, Что в синих глубинах на дне. Как крепость, излучины гор сплетены В начальном узорчатом сне. Утес за утесом – изваянный взрыв, Застывший навек водомет, Базальта и лавы взнесенный извив, Века здесь утратили счет. Гигантов была здесь когда-то игра, Вулканы метали огонь. Но витязь небесный промолвил: «Пора», И белый означился конь. Он медленно шел от ущербной луны По скатам лазурных высот, И дрогнули башни великой страны, Спускаясь в глубинности вод. Сомкнулась над алой мечтой синева, Лишь Фиджи осталось как весть, Что сказка была здесь когда-то жива И в грезе по-прежнему есть. И черные лица фиджийцев немых, И странный блестящий их взор – О прошлом безгласно-тоскующий стих, Легенда сомкнувшихся гор.

Праздник Мига

В Новой сказочной Гвинее У мужчин глаза блестящи, И у женщин, умудренных Пеньем крови, жарок взор. Быстры девушки, как змеи, Помню рощи, помню чащи, Тишь лагун отъединенных, С милой срывный разговор. О, восторг согласной сказки, Зыбь зажженной Солнцем дали, Мысль, которой нет предела, Пирамиды диких гор. Грудки нежной Папуаски Под рукой моей дрожали, Тело смуглое горело, Подошла любовь в упор. Мы давно молились счастью, И бежав от глаз блестящих, От очей бежав станицы, Слили вольные сердца. Так друг к другу жаркой страстью Были кинуты мы в чащах, Как летят друг к другу птицы, Все изведать до конца. Вот он, трепет настоящий, Пенье крови, всем родное, На высотах небосклона Мысли Божьего лица. Солнца глаз, огнем глядящий, И в крылатой ласке двое, Два парящих фаэтона, Два горячие гонца.

Новолунье

Пальмы змеино мерцают в ночи, Новая светит победно Луна, Белые тянутся с неба лучи, В сердце размерно поет тишина. Тихо качаю златую мечту. Нежность далекая, любишь меня? Тонкия струны из света плету, Сердце поет, все тобою звеня. Я отдалился за крайность морей, Смело доверился я кораблю. Слышишь ли, счастье, душою своей, Как я тебя бесконечно люблю!

Уплывает корабль

Уплывает корабль, уплывает, восставая на дальней черте, И прощально печаль мне свевает, оставляя меня в темноте. В полутьме, озаренной по скатам и ростущей из впадин холмов, Он уплыл, осиянный закатом, уходя до иных берегов. Вот он срезан водой вполовину. Вот уж мачты содвинулись вниз. Вот уж мачты маячат чуть зримо. С воскуреньями дыма слились. Он уплыл. Он ушел. Не вернется. Над вспененной я стыну волной. Чем же сердце полночно зажжется? Или мертвой ущербной Луной?

«Тофа!»

Прощальный марш играют в бесконечности,     Ты слышишь ли его? Я слышу. Да. Прости, мои беспечности.     Погасло торжество. Ушел от нас в ликующей багряности,     Нам радостный пожар. Он скрылся там, без нас, в безвестной пьяности     Влюбленно-алый шар. И мы следим в седеющей туманности,     Где сладко так «Люблю», Чтоб в верный путь не впуталось нежданности     И нам, и кораблю.

Дух тревожный

Мной владеет жар тревоги, Он ведет мою мечту. Люди медлят на пороге, Я сверкаю на лету. Мной владеет дух тревожный, Ранит, жалит, гонит прочь. Миг касанья – праздник ложный, Тут нельзя душе помочь. Манит берег неизвестный, Восхотевший досягнул: – Мир широк был – стал он тесный. Замер Моря дальний гул. В путь, моряк. В иные страны. Стань, глядящий, у руля. Сказку ткут в морях туманы. Свежесть в скрипах корабля. Это я водил круженья Финикийских кораблей, И людекия достиженья Разбросал среди морей. Скандинавские драконы, Бороздившие моря, Я, презревший все законы, Вел, как день ведет заря. Мной живут в Океании Вырезные острова, Мной живут пути морские, Только мною жизнь жива.