Том 4. Стихотворения
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Русь

  Русь, Россия,   Все морския, Все лесныя чары в ней.   Полевыя,   Луговыя, И степныя. Ты о ней   Говори,   Не умолкая, Вплоть до мая целый год.   Русь такая,   Что, сверкая, Всякий счет перетечет.   Мы упали,   Не из стали. Путь кончали – как рабы.   Мы устали   От печали, Мы в опале у Судьбы.   Ну же, ну же,   В сильном муже Нужно крепче нить крутить.   С тетивою,   С луком, к бою, Ткань укрою в златобить.   Лук каленый,   Конь ядреный, Он попоной облечен.   Знает скоком   Быть в далеком, Знает видеть вещий сон.   Чаша быта,   Знаменита, Вся разбита на куски.   Жив громило,   Наша сила Блеск замглила, – угольки.   Ну и что же?   Вышний Боже, Как похожи явь и сон.   В веке старом   Тем же ярым Я пожаром был сожжен.   Ах, верига   Плена, ига, Эта книга тяжела.   Не кляну я:   Мысль, тоскуя, Эту летопись прочла.   Там над Калкой   Час был жалкой, Я фиалкой стал в лесах.   Жил взростая,   Расцветая. Сила злая? Где ты? Прах.   Были Ляхи,   Были в страхе Все размахи сил моих.   Ну, из Польши   Что же больше К нам придет? Лишь звонкий стих.   И от Сены   Брызги пены В наши стены путь вели.   Бита карта   Бонапарта. Кто пылинка, тот в пыли.   Русский, кто ты?   Русь, русло ты, Улей, соты, мед густой.   Не весталка,   Срыв и балка, И русалка над водой.   Ах, русалий   Смех из дали Мы узнали так давно.   Вновь заманим,   Затуманим Всей Судьбы веретено.   Сердце славит,   Не лукавит, Сердце плавит в нас руду.   Час похмелью.   Мы мятелью Разнесем свою беду.   Русь, Россия,   Ты – стихия Перебора вечных сил.   Час износишь,   Клочья сбросишь И попросишь ты – кадил,   Это – было.   Власть кадила Освятила златокруг.   Смолкнут стоны,   Перезвоны Поплывут в зеленый луг.   Эй, степные!   Эй, лесные! Будет выи вам сгибать.   Сине-Море   В гулком хоре Вторит: «Вольным – благодать!»

Быль

Перелет орла над степью в вышине, Мысль упорная в сознаньи там на дне. Перескок копыт по степи и ковыль, Взор Петра и бег Мазепы, это – быль. Ветвь лихая от распиленнаго пня, Красный пламень убиенья и огня, Слово Курбскаго – и Грознаго костыль, Взгляд слуги в царевы очи, это – быль. Не убивший оземь, жизнь прикрывший снег, Славянином пораженный Печенег, До Царь-Града – Руси Южной всклик и пыль, Мудрость Ольги, щит Олега, это – быль. Чем я дальше от сегодняшняго дня, Тем полней завет свершенья для меня. Чем я ближе к корню Русских наших дней, Зов Славянскаго дерзанья мне слышней. Звук сегодня – лишь машин незрячий рык, Но поет и светит Русский мне язык. Обнял он просторы двух материков, Он исторгнет Край мой Отчий из оков. Верю в озимь, ей не страшен лед и снег, В звонкий бубен, в щит свой сталью бьет Олег. Я увижу там в безкрайности ковыль, Воля сердца претворяет мысли – в быль.

Русь

…Нет, так любить, как Русская душа всем, что ни есть в тебе – а… Нет, так любить никто не может.

Гоголь. Тарас Бульба
Теперь, когда родимый свет погас За синими далекими холмами, Ты – знаменем неколебимым с нами, Провидящий безтрепетный Тарас. Ты знал, что к нам придет предельный час, Глумятся недоверки в нашем Храме, Но грозы Русский дух крепят громами, И молча мы из молний ткем наш сказ. В нас голос зова: «Помни о России!» И клич, где скрытый пламень: «Будь готов!» Тарасов след. Костры сторожевые. Придет наш час. Погнутся вражьи выи. И, волю слив с волной колоколов, Россия – с нами – станет – Русь – впервые.

Завет пращуров

Копье, стрела, чекан, секира,   Булатный меч, Как хороши вы в утре мира   И первых встреч. Назвавши вас, я вижу зверя,   Чей грозен вой, И человек, свой дух с ним меря   Взнес облик свой. Воспомня вас, я вижу поле,   Из края в край, И две ликующия воли.   Живи. Играй. Умей сразить единорога,   Возьми свое. С Белбогом ты, на Чернобога   Наметь копье. Умей на стан метнуться станом,   Как лес телег. И что Татары с гордым Ханом?   Что Печенег? Они лишь снились нам когда-то,   Во мгле веков, Чтоб наша кровь была богата   Отвагой снов. А если волей Чернобога   Ты знаешь плен, Крепись, хоти и мысли строго,   Уйди из стен. Читай в ночи к созвездьям мира   Молитвы вслух. Служила пращурам секира,   Тебе – твой дух, Коль в бурях ты упорен, смелый,   Душа твоя – Отсюда – жалящия стрелы,   И свист копья. Стоокой мысли бей чеканом   Слепую тьму, – Проснешься снова с днем румяным   В своем дому.

Медный всадник

На взмахе камня всадник медный Приподнял резвый взмах коня, И смотрит в небо лик победный, В нем солнце будущаго дня. Мы знали много поражений, Предельную растрату сил; Но наш исконный взрывный гений Из бездны к выси нас взносил. Рука, которая умела Держать такие повода, Велит глядеть нам в пропасть смело И знать, что нас ведет Звезда. Четыре конския копыта На взмахе камня – нам завет, Что будет вся беда избыта, Что вспыхнет, брызнув, пламецвет. И жду. Да вспрянет конь летучий, Топча извивную змею. Да узрю светлою над кручей В лучах Избранницу мою.

К казакам

Казаки, хранители Юга, Властители вольных степей, Душой до казацкаго круга Иду с челобиткой моей. Казак – полновольная воля, Казак – некрушимая крепь, Его забаюкала, холя, Вся южная Русская степь. Содружеству – святость закона, Содруга нигде не покинь, Цветущаго Тихаго Дона Веселая, вольная синь. Казак – безоглядная доля, Днепровский о брег водомет, Чрез долгое Дикое Поле Всей конскою мощью полет. Во имя Родимаго Края, И Веры, чья цельность строга, Орлов длиннокрылая стая, Орлиный налет на врага. Не чужды мне ваши пределы, Явите мне правду и суд, Бесстрашным был ратником, смелый, Мой прадед, херсонец, Балмут. Я с зовом казаки к вам, с зовом, Услышьте зовущий напев, Из дома с разрушенным кровом Унес я негаснущий гнев. Наш Край – под пятой иноверца, Зажжен нечестивый пожар, – Зачем же до вражьяго сердца Орлиный не рухнет удар? Бесовския сильны твердыни, Но в нас он, Отцовский наш Край, Господь не иссяк и доныне, Кто любит Россию, дерзай. Довольно нам чуждаго праха, Готовьте могучий размах: – Кто держится чарою страха, Метните в них губящий страх!

Венценосная

Венценосная тень предо мной проходила во сне, И, венец пронося, прошептала, что жемчуг тот мне. Для меня – в жемчугах и в огне золотой ободок, Только нужно свершить три свершенья в короткий мне срок. И одно – чтоб до полночи целый мне мир облететь, Превращая повсюду в червонное золото медь. И другое – чтоб я до зари, до вторых петухов, Ожерелье спаял – все из лунных серебряных слов, И последнее, третье – чтоб к третьим я был петухам На заре сам зарей – и тогда с нею вступим мы в храм. Подарить мне все царство свое обещалась она И колодец, где мудрость – без грани и счастье – без дна. Венценосная тень подарить мне хотела – себя, И нельзя было сердцу глядеть на нее – не любя. В сердце вспыхнул обжог, напряженная сладость тоски, Засновали кругом и сложились в ковер огоньки. На летучем ковре я сквозь мраки весь мир облетел, Всюду медь стала золотом, мир – золотой стал предел. Расспросив соловьев, на черте соловьиных садов, Я спаял ожерелье из лунных серебряных слов. Стала легче дышать напряжением сжатая грудь, Среброкованный Серп из-за гор показался чуть-чуть. И как первый петух возвестил мне двенадцатый час, Я весь мир заковал в золотой, в огнеблещущий сказ. И как слышалось пенье предзорных вторых петухов, Я качал ожерелье из лунных серебряных слов И уж только хотел – до зари – я сверкнуть как заря, От морей до морей загудела печаль, говоря… Закачалась тоска, как дремучий безвыходный лес, Золотой ободок, мне маячивший в далях, исчез. И набатом послышался третьих тут вспев петухов, Разорвалось мое ожерелье серебряных слов. Растопилось все золото, брызнув к небесным краям: И багряная медь потекла по закраинам ям.

Двенадцатый год

Из всех нам разсказов желанней и слаще    О первой любви рассказ. В ней звук небывалый и свет настоящий, Колодец бездонный единственных глаз. Из всех многозвездных сверканий и гроздий Вечернюю – первую – любим звезду. Кузнец, чьи – для Святок алмазные гвозди, Декабрь наш – двенадцатый месяц в году.    Чтоб вникнуть в скрижали    Гаданий и снов,    В ночи мы избрали,    Издревле, из дали,    Двенадцать часов, России, чьи мощны и чащи, и реки, Чьи горы небесный прорезали свод,    Вещанье навеки –    Двенадцатый год, Что Рим мне! Что Галлы! Что рьяная Спарта! Свечой мы копеечной были сильней. В игре тут была ворожебная карта. Россия – Москва – приняла Бонапарта Такой безоглядностью ярых огней, Что побыл в Москве – и закончен был в ней. Пыланьем того рокового пожара, Тем вскрытием льда, всеразлитием сил, Как Божьим напитком, наполнилась чара, Которую Пушкин ребенком испил, И в отроке пламень так жгуче был явен, Что, чуть просвирелил он первый свой вздох, Как сонный мгновенно проснулся Державин, Почуяв, что снова с Россиею Бог. Сгорели. Воскресли. И было так надо. И снова. Но где же из пепла исход? Когда опрокинем на воинства Ада    Двенадцатый год?