Это был уже не Сергей, а Петр Иванович — учитель. Я снова переключился! Причем прямо в кабинете врача, и опять неправильно, потому что отчетливо помнил обо всем, что думал и говорил здесь боец Серега. Это было ненормально, это был бред! Однако Петр Иванович, в отличие от бойца, не собирался выкладывать Марине все подряд. Шум в голове продолжал усиливаться. Мне захотелось уйти, остаться одному и прилечь.

Доктор смотрела на меня с любопытством. Заметила? Наверняка, она же психолог! Черт.

— Извините, — я постарался говорить отрывисто и более низким голосом, как делал боец, но из-за «моря» это было непросто. — Я устал, неважно себя чувствую. Можно я пойду прилягу? А то у меня остался, — я взглянул на запястье, — всего час… Закончим в другой раз, ладно?

Марина молчала, а я сидел, опустив глаза в пол — боялся выдать себя мимикой и взглядом, — поэтому не видел ее лица. А она, конечно, смотрела на меня. Смотрела и раздумывала.

— Хорошо, идите, — сказала она, спустя несколько минут. — Закончим в другой раз, но он должен быть ДО вашей следующей смены, Кораблев… — она запнулась (и я тут же вспотел), — …Сергей.

— Спасибо. — Я старался говорить как Серега. Получалось, по-моему, не очень, но я так и не решился поднять голову и посмотреть на реакцию Марины. — Смена через четыре дня, в четверг вечером.

— Значит, жду вас в четверг, в любое время до двух часов.

— Двенадцать тридцать? — Я вскочил и устремился к двери.

— Договорились.

Когда я вышел из кабинета, уши у меня горели, как у нашкодившего мальчишки. И что еще хуже, сам мальчишка уже тоже был здесь. Коленька — смышленый пацан одиннадцати лет. Зачем он тогда проснулся, ни он, ни Петр Иванович, ни Серега не знали. Но одно все трое понимали четко: впаялись мы глубоко, по самые гималуши…

По коридору я поковылял, дергаясь и с трудом переставляя ноги. В сознании уже присутствовали три суба одновременно, и каждый пытался самостоятельно управлять телом: Коленьке хотелось бежать и подпрыгивать, Сереге — идти быстрым шагом, Петр Иванович в тот момент предпочитал прогулочный шаг. Шум моря не прекращался ни на секунду, и временами я различал там мысли и воспоминания всех остальных субов. Ничего подобного я никогда раньше не испытывал и не впал в панику, наверное, только потому, что не знал, как это сделать всем троим одновременно.

К удивлению активных субов, мое сознание сумело обуздать троящееся «я», причем быстро: уже к концу коридора тело было доверено бойцу, размышления — учителю, а наблюдение за людьми и обстановкой вокруг — Коленьке. Кто-то, вероятно, удивится, что столь ответственное дело доверили ребенку, но я уверяю: несмотря на возраст, он был необычным мальчиком, внимательным и совсем не простофилей.

Все знают, что детские субличности у взрослого человека — редкость, думал я, шагая к своей комнате. Они мало у кого сохраняются, а если и сохраняются, то почти не активны, потому что большинство взрослых ничего не готовы доверить детям и даже в общении с ними предпочитают быть строгими дядями и тетями. Дело в том, что люди смотрят на детей как на дефективных взрослых, а это совсем не так, — весь мой учительский опыт отвергает такой подход. Дети не глупее нас, просто пока еще меньше знают, но зато активнее познают мир и фокусируются сразу на всем, из-за чего кажется, что они не способны сосредоточиться…

«Хватит! — неожиданно вмешался в размышления Петра Ивановича Серега. — Какого фрика ты рассуждаешь о всякой ерунде, вместо того чтобы думать, что нам теперь делать?»

«Сам ты ерунда! — обиделся за детей Коленька. — На себя посмотри: топаешь, как на параде, расслабься! Вольно!» — Мальчишка хихикнул.

Серега перестал чеканить шаг, и вовремя: навстречу из-за поворота вышла буфетчица Люда. Если бы она увидела, как он ни с того ни с сего марширует строевым шагом, хохотала бы до упаду — смешливая деваха, жуть, точно привлекла бы к нему внимание.

«На нашем маркере боец, так что улыбайся!» — подсказал Коленька.

Серега послушно растянул губы, хотя сейчас его меньше всего ни свете волновали шуры-муры с буфетчицей. Люда улыбнулась в ответ, поправила локон и, крутанув пышным задом, прошла мимо, обдав нас агрессивным ароматом сладких духов.

«Так я же не просто так о детях подумал, — продолжал все ту же тему Петр Иванович. — Мне недавно любопытный доклад о детских субличностях у взрослых попался. Интересный материал, скажу я вам. Написал его профессор Гаврюхин».

«Кто это?» — мрачно поинтересовался Серега.

«Ученый, исследователь множественной личности, доклад довольно-таки давний, но он удивил меня смелостью суждений!»

«О!..» — выругался боец после неудачной попытки осмыслить научные высказывания Гаврюхина, которые он теперь, через общее сознание, мог видеть в памяти Петра.

«Аккуратней со словами; упрекнул Серегу учитель. — Здесь Коля».

«Фрикня, Петр Иванович, у вас самого в памяти тоже есть и это слово, и много других — еще похуже!» — со смехом доложил мальчик.