И старшему сыну они нашли жену. Младший изучал филологические науки, между тем как средний, которого звали Лаццаро, много времени потратил на учение, но без пользы для себя, ибо относился к науке как-то легкомысленно и вдобавок еще был ленив и несообразителен. От природы меланхолик, рассеянный, нелюдимый, молчаливый, он был к тому же упрям до такой степени, что если говорил «нет», то оставался непреклонным, хотя бы весь мир принялся его разубеждать. Потому отец, видя его грубый и самоуверенный нрав и желая его исправить, удалил его прочь из дому, послав в деревню, недалеко от Пизы, где ранее приобрел себе четыре прекрасные усадьбы; в одной из них и поселился Лаццаро и сделал это весьма охотно, ибо деревенские обычаи нравились ему больше городских.

Но прошло десять лет с тех пор, как маэстро Базилио услал Лаццаро в деревню, и случилась в Пизе страшная, губительная эпидемия. Сначала заболевшие мучились в тягчайшем жару, потом они постепенно засыпали непробудным сном, и во сне наступала смерть. Эта болезнь, ко всему прочему, была столь же прилипчива, как чума.

Маэстро Базилио, как и другие доктора, выгоды своей ради, был одним из первых среди тех, кто начал врачевать названный недуг, и очень скоро заразился сам, и ничто не могло спасти его — ни микстуры, ни другие лекарства; через несколько часов он был мертв.

Столь губительна и жестока была зараза, что члены семьи Базилио не избежали ее. Не вдаваясь в подробности, скажем, что один за другим все заболевшие сошли в могилу. Осталась в живых лишь одна старая служанка. Над Пизой словно разразилось великое проклятие, которое было бы еще более грозным, если б многие жители не бежали из города. Но наступили лучшие времена, прекратилось опустошительное действие лютого мора, который в то время, как рассказывают люди, назывался «глистным недугом». Мало-помалу успокоившееся население вернулось в город к своим обычным занятиям и удовольствиям. В Пизу был вызван и Лаццаро ввиду получения громадного наследства. Он вступил во владение всеми богатствами, нанял одного слугу, взял к себе еще старую служанку и назначил управляющего, чтобы вести хозяйство в поместьях и принимать урожай.

Вся округа принялась тут же сватать Лаццаро невесту, не считаясь с тем, что он был груб и упрям и твердил в ответ, что решил еще несколько лет оставаться холостяком, а там он подумает… Больше к нему с этим делом не обращались, зная его характер. Он намеревался по-своему хорошенько пожить, не заводя знакомств с представителями богатых семей, коих он сторонился, как черт заутрени. Его соседом был бедный человек по имени Габриелло, который жил с женой Сантой и двумя детьми, мальчиком пяти и девочкой трех лет. У них был свой маленький домик. Габриелло, отец семейства, был отличным рыболовом и птицеловом; он искусно плел сети и мастерил превосходные клетки. Ловлей рыбы и птиц он прокармливал себя и свое семейство, однако не без помощи жены, которая ткала полотно.

По воле господней Габриелло и Лаццаро были до такой степени похожи друг на друга, что можно было счесть это за чудо. Оба светловолосые, бороды одного цвета, формы и одинаковой длины; словом, они казались близнецами. Они были схожи не только лицом и телом, но и возрастом и характером. У них, как я уже сказал, были столь одинаковые вкусы и привычки, что, если бы их одели одинаково, не нашлось бы никого, кто сумел бы отличить одного от другого, и сама жена могла быть обманута этим сходством. Только одеждой и отличались они, ибо один одевался в грубый холст, а другой в изящнейшие ткани.

Лаццаро, видя в своем соседе такое удивительное сходство с собой, думал, что это не простая случайность и что подобная игра природы не может быть без причины, и он постепенно привык к Габриелло и к его жене, частенько посылал им различную снедь и вина, а то приглашал соседа к себе обедать и ужинать, и оба находили, о чем поговорить. Они рассуждали о самых интересных и прекрасных вещах, ибо, хотя Габриелло происходил из семьи бедных простолюдинов, он отличался тонкостью и проницательностью ума, был склонен к поэзии, умел и развлечь собеседника и польстить ему, так что Лаццаро не мог без него и дня прожить.

И вот однажды, сидя вдвоем за столом, почти покончив с обедом, они разговорились о рыбной ловле, и Габриелло рассказывал о многих способах, применяемых рыбаками, и наконец дошел до того, как ловят рыбу, ныряя с сетью на шее. Этот способ он особенно восхвалял, и указывал на него, как на самый лучший, наивыгоднейший и интереснейший. И вот Лаццаро разобрала неодолимая охота посмотреть, как ловят крупную рыбу, нырнув с сетью, — при этом действуют не только сетью и руками, но хватают рыбу ртом, — и он стал настойчиво просить соседа показать ему этот способ. Габриелло ответил, что он готов хоть сейчас показать любой из способов ввиду того, что наступило подходящее для ловли время, середина лета, и друзья решили не откладывать дела и, тотчас же встав из-за стола, вышли из дому. Габриелло забрал свои снасти, и вместе с Лаццаро они отправились в Порта-а-Маре на реке Арно. Они шли мимо свайных укреплений, поддерживающих плотину, на которой росло множество деревьев, особенно ольхи; их раскинувшиеся в вышине кроны дарили земле сладостную, прохладную тень. Придя на место, Габриелло сказал Лаццаро, чтобы тот сел в тень и наблюдал бы, а сам, раздевшись догола, привязал, сеть к плечам. Лаццаро, тем временем расположившись на берегу, ожидал, что тот будет делать. Не мешкая ни минуты, Габриелло вошел в реку и нырнул, ибо он был великий мастер подобного рода ловли; вскоре он появился на поверхности и вышел на берег, неся в сетях восемь или десять отличных рыб. Казалось просто чудом, что рыба под водой так легко идет в сети. Тут же у Лаццаро разгорелось желание самому это увидеть. Солнце в ту пору было палящее и стояло в зените, лучи его падали на землю отвесно, словно огненные стрелы, поэтому Лаццаро захотел еще и освежиться. С помощью Габриелло он разделся, и тот отвел его к месту, где вода доходила только до колен. Приятное свежее течение проходило по самому дну реки. Габриелло оставил Лаццаро, сказав, чтобы тот не отходил дальше первого шеста, ближайшего к ним, и, указав ему этот шест, отправился продолжать ловлю. Лаццаро наслаждался, испытывая необыкновенное удовольствие от купания и поджидая Габриелло, который каждый раз возвращался на берег с рыбой в сетях, в руках и даже, шутки ради, приносил ее в зубах, и в таком количестве, что Лаццаро не мог тому надивиться. Он вообразил, что под воду проникает свет, ибо он никогда в жизни не нырял и не мог себе представить, что в темноте возможно наловить столько рыбы. Он захотел уяснить себе, каким образом Габриелло ее ловит. И вот после того как Габриелло еще раз нырнул, он, недолго думая, погрузился в воду с головой и, чтобы все лучше рассмотреть, решил держаться поближе к шесту. Но шест, словно он был свинцовый, пошел ко дну. Не умея ни плавать, ни управлять дыханием, Лаццаро растерялся; барахтаясь, он старался выплыть на поверхность, но захлебнулся, вода налилась ему в уши и в нос, и он погружался все глубже, напрасно стараясь подняться, и чем более он метался, тем сильнее гнало его течение; вскоре он перестал соображать, где он находится.

Тем временем Габриелло очутился в глубокой яме, образовавшейся между свайными укреплениями, где вода доходила ему почти до груди; здесь ожидало его большое количество рыбы; чтобы наполнить ею сети, потребовалось немало времени, и он не спешил с возвращением. А несчастный Лаццаро, весь помертвевший, два и три раза всплывал на поверхность; при последней попытке он задохнулся и так печально кончил свою жизнь.

Между тем Габриелло, таща полную сеть, вышел из воды и, довольный, направился к тому месту, где оставил Лаццаро. Не найдя его там, он стал смотреть во все стороны и, ничего не обнаружив, был страшно удивлен и испуган. Так стоял он, ошеломленный, и вдруг заметил на зеленой траве одежду Лаццаро.