Шрифт:
«Я внимательно прослушал декларацию представителя „Кузницы“, — ответил Фрунзе, — и считаю эту декларацию как раз выражением самого настоящего комчванства. Что в ней было сказано?
Товарищ из „Кузницы“ заявил, что молодым пролетарским писателям совершенно нечему учиться у попутчиков и что величайшую ошибку и непонимание сущности литературного дела делает тот, кто смотрит иначе.
Подобную позицию я считаю глубоко ошибочной. Это есть выражение коммунистического чванства. Как нам нечему учиться? Каждый из нас, прочитывая новые книги, перелистывая страницы наших журналов, видит, как мало достижений имеет наша пролетарская литература. Когда есть время почитать, то невольно обращаешься либо к старым классикам, либо как раз к нашим литературным попутчикам…»
Интересно отметить отношение Фрунзе к Маяковскому, на которого обрушились представители РАПП и «Кузницы».
— Течение, возглавляемое Маяковским, — заявил Фрунзе, — я считаю вполне законным оттенком в нашей советской литературе и ничего антикоммунистического в этом направлении не нахожу…
XI. Последние дни
М. В. Фрунзе в одной из своих анкет сообщал:
«…специальность — столярное дело и военное;
в тюрьме — 11 месяцев;
на каторге — 7 лет и 9 месяцев;
в ссылке — 1 год»,
и на вопрос о состоянии здоровья ответил: «болен желудком». Что под этим мимоходом брошенным замечанием понималось — мало кто знал. Фрунзе не любил говорит о себе и тем более о своих недугах. Казалось, что его бодрый и веселый ум не вмещал таких понятий, как болезнь, смерть. И если бы какой-нибудь строгий судья стал рассматривать жизнь Фрунзе шаг за шагом и искать совершенных им проступков против революции и рабочего класса, то он нашел бы единственный серьезный проступок: Фрунзе не заботился о своем здоровье, которое было необходимо партии и рабочему классу.
В годы гражданской войны Михаил Васильевич никогда не прибегал к врачебной помощи. Но, замечая признаки усталости и болезни у своих помощников, Фрунзе настойчиво указывал:
— Вам надо лечиться, взять отпуск…
Лично же Фрунзе, когда его донимали боли в желудке, пил соду, которая, конечно, не излечивала, а давала только временное облегчение. При этом он со смущенной улыбкой говорил близким:
— Я ей, соде, верю…
В 1922 году Михаил Васильевич по прямому настоянию окружавших его лиц обратился к врачу. Был созван консилиум, который признал необходимым выезд для лечения за границу, в Карлсбад. Для Фрунзе был даже заготовлен заграничный паспорт, но он отказался ехать и продолжал работать.
Уступая просьбам друзей, Фрунзе выехал в Боржом.
Накануне отъезда, без ведома Михаила Васильевича, была послана грузинскому правительству телеграмма:
«…Вчера, уже после получения всех документов, совершенно отказался от заграничной поездки и 29-го (июня 1922 года. — С. Б.) выезжает в Боржом. Положение здоровья серьезнее, чем он, видимо, думает. Если курс лечения в Боржоме будет неудачен, придется прибегнуть к хирургии… Крайне необходимо создать в Боржоме условия, сколько-нибудь заменяющие Карлсбад».
Поездка в Боржом оказала благотворное действие на здоровье Фрунзе, и он в течение двух лет не высказывал желания приступить к серьезному лечению.
Осенью 1924 года Михаил Васильевич вместе с Ворошиловым провел месяц своего отпуска в Азербайджане. Ежедневно друзья отправлялись на охоту. К. Е. Ворошилов рассказывает об этих днях: «…Горы, овраги и вообще своеобразная, труднопроходимая местность, где мы охотились, заставляла нас каждую минуту брать „препятствия“, и Михаил Васильевич, страстный и хороший охотник, был неутомим. Вставая с рассветом, мы часто лишь с наступлением сумерек возвращались в аул, чтобы на рассвете опять двинуться на новые места — такие же скалистые и овражные. Думать о диете или о сколько-нибудь регулярном питании было совершенно невозможно. Питались „подножным кормом“ — пищей местного крестьянства, но, невзирая на такой образ жизни, Михаил Васильевич все же поправился, окреп и чувствовал себя превосходно» [40] .
40
К. Е. Ворошилов, Статьи и речи, стр. 7. Партиздат, 1937 г.
М. В. Фрунзе с детьми — сыном Тимуром и дочерью Татьяной.
Летом, в 1925 году, Михаил Васильевич должен был отправиться в служебную поездку на Украину — ознакомиться на месте с боевой подготовкой частей Красной армии.
Накануне отъезда близкие обратили внимание на крайне болезненный вид Михаила Васильевича: лицо было воспалено, глаза лихорадочно блестели.
— Вы больны, Михаил Васильевич, вам нельзя сейчас ехать.
— Это пустое…
Фрунзе не любил, чтобы ему напоминали о его болезни. Он избегал и думать о ней. Поглощенный любимой работой, он не хотел замечать разрушительного процесса в своем организме. Сказывались последствия каторги, истязаний палачей, напряженная работа на фронте, ранения.
Окружающие настойчиво указывали на опасность для здоровья поездки в данный момент…
— Я поеду, — заявил Михаил Васильевич и стал готовиться к отъезду.
Тогда обратились в Центральный Комитет партии, к Вячеславу Михайловичу Молотову, и рассказали о состоянии Фрунзе.