– Понимаю. – Тах вытащил шелковый платок из рукава ампутированной руки и протер пот, слегка выступивший у него на лбу. – Значит, Преториус считает, что такое запоздалое изменение твоего образа жизни впечатлит судью? Какой-то необдуманный подход.

– Он говорит, что внешний вид очень важен в суде. Видишь, судья все же решил провести открытое слушание, а не просто получить краткие письменные показания, как это обычно бывает в делах по опеке. И еще док Преториус говорит, что адвокат Солн… Кимберли пытается подтянуть прессу и раздуть дело, про тузов и все такое. Ты же знаешь, как мы сейчас популярны. Так что насчет внешности, это типа, как если байкера обвиняют в убийстве, то ему сбривают бороду и покупают костюм.

– Но ведь тебя не судят.

– Доктор П. говорит, что судят.

– Хмм. Кто судья?

– Мэри Коноуэр. – Он наклонился, подобрал коробку и просиял. – Она вроде бы либерал, раньше была, типа, сторонником Дукакиса. Она не позволит всем этим ненавистникам тузов разгромить меня. Правда ведь?

– Я помню ее по предвыборной кампании. Прошлой осенью я сказал бы, что ты прав. Теперь… Я не так уж в этом уверен. Кажется, союзников у нас совсем мало.

– Может, поэтому доктор П. посоветовал мне «залечь на дно» вместо суда. Но я всегда считал, что быть либералом – значит верить в права людей и все такое.

– Многие из нас когда-то так считали. – Что-то в коробке привлекло взгляд Таха. Он бросился вперед, будто сокол. – Марк, нет! – крикнул он, размахивая помятым сиреневым цилиндром.

Марк держал коробку в руках, избегая смотреть ему в глаза.

– Мне нужно завязать. Перестать принимать наркотики. Преториус говорит, они устроят мне королевский втык, если я не брошу. Могут даже вызвать окружного прокурора и арестовать меня.

– Твоя Солнышко поступит так с тобой?

– Ее адвокат, да. Парня зовут Леттем. Его называют, типа, Стёрджн [59] или как-то так.

– «Синджин». Да. Он способен на это. Он способен на все. – Он поднял шляпу. – Но это?

Слезы ручьем потекли по гладким щекам Марка.

– Я сам так решил, приятель. Все мои пузырьки использованы, и больше я их намешивать не собираюсь. Слишком рискованно, и мне надо растить Спраут. Несмотря ни на что.

– Значит, Капитан Трипс…

– Завязал с этим, приятель.

– Вы когда-нибудь принимали наркотики, доктор Мэдоус?

С трудом Марк вернулся мыслями назад в зал дачи показаний. Казалось, дубовые панели давили на него, как когда-то на салемских ведьм [60] . Его внимание скользило по кругу где-то внутри его черепа.

– Э-э. Когда-то в шестидесятых, – ответил он Св. Джону Леттему. Преториус был против даже этого небольшого признания. Но этот новый Марк, появившийся из зародыша марихуаны и вышедший навстречу гнетущему окончанию столетия, подумал, что это будет слишком.

– А после этого?

– Нет.

– Как насчет табака?

Он потер глаза. Голова начинала болеть.

– Я бросил курить еще в 78-м, приятель.

– А алкоголь?

– Пью вино, иногда. Но не слишком часто.

– Вы едите шоколад?

– Да.

– Вы же биохимик. Меня удивляет, что вы не в курсе: все это – наркотики и, кстати, вызывающие привыкание.

– Я в курсе. – Очень приглушенным голосом.

– Ах, да. Что насчет аспирина? Пенициллина? Антигистаминов?

– Да. У меня аллергия, э, на пенициллин.

– Итак. Вы все еще принимаете наркотики. Даже вызывающие привыкание. Хотя только что вы это отрицали.

– Я не понимал, что вы имеете в виду.

– Какие еще наркотики из тех, использование которых вы отрицаете, вы на самом деле принимаете?

Марк взглянул на Преториуса. Адвокат пожал плечами.

– Никаких, приятель. То есть, э, никаких.

Когда они вернулись в Городок из офиса Леттема, Марк видел, что Спраут устала и стерла ноги, просто потому что она не скакала вокруг, как обычно, когда шла куда-нибудь с папой. На ней было легкое платье и сандалии, а ее светлые волосы, длинные и прямые, были завязаны в хвостик, чтобы ей не было жарко. Марк дотронулся до своего затылка, который по-прежнему казался ему оголенным на этом липко-горячем весеннем полуденном ветру, обогащенном полинуклеиновым ароматическим углекислым газом.

Двое детишек в велосипедных шлемах и обтягивающих шортах неуклюже шли по другой стороне улицы. Они смотрели на Спраут с неприкрытым интересом. Она только подбиралась к подростковому периоду и все еще была худой, как автомобильная антенна. У нее было лицо хорошенькой актрисы, поразительно прекрасное. Привлекающее взгляды. Машинально он дернул ее за руку поближе к себе. Я превращаюсь в беспокойного старика, подумал он и снова ослабил воротник своей белой рубашки. Шея будто горела от галстука, который теперь был скомкан в кармане его серого пиджака.