Но у сыроварни его ждало разочарование: на посту действительно уже стояли несколько солдат из Вайльхайма. Внушительного роста молодчики в мундирах, вооруженные алебардами и мушкетами, внушали куда больше уважения, чем охотники, сторожившие до недавних пор аптекаря. И все-таки Куизль должен был попытаться проникнуть к Непомуку. Он подумал немного и принял самое наглое из возможных решений.

Палач надвинул капюшон на лицо и с латинскими молитвами на устах двинулся к солдатам; те встретили его недоверчивыми взглядами.

– Эй ты! Черноризец! – гаркнул один из них в посеребренном панцире; вероятно старший в карауле. – Чего здесь забыл?

– Здесь ли содержится монах Йоханнес, называемый также андексским колдуном?

Куизль старался говорить в как можно более властном тоне, он выпрямился во весь свой рост и строго взглянул на каждого из солдат.

– Э… а с кем имею честь? – ответил бригадир, несколько оробев.

– Генрикус Инзисторис из доминиканского монастыря Святой Магдалены в Аугсбурге. Настоятель поручил мне расследовать это дело в интересах церкви.

Ложь была столь очевидная, что лишь своим уверенным видом Куизль надеялся сбить с толку солдата. Вообще-то доминиканцы носили белые туники под черными рясами, и имя палач позаимствовал у одного известного инквизитора. Чтобы не вызвать лишних вопросов, Куизль бодро шагнул к двери.

– Ну, что еще? – спросил он резко. – Оглохли или колдун вам уши уже заговорил?

– Но… но… судья… – замямлил бригадир.

– Его известили. Не беспокойтесь, церковь лишь поможет советами Верховному суду, а все прочее…

Палач резко остановился перед солдатом и уставился на большое родимое пятно на его небритой щеке.

– Этот знак… – с явным беспокойством спросил он. – Давно он у вас?

Бригадир побледнел, поднял дрожащую руку к пятну, а товарищи смотрели на него с любопытством и перешептывались.

– Ну… с детства, то есть… всегда, можно сказать…

Куизль медленно обвел пальцем вокруг пятна.

– Он напоминает ворона, не находите? Я знавал как-то одну ведьму, у которой был похожий знак. Мы сожгли ее пару лет назад в Ландсберге.

Лицо у бригадира стало теперь белее мела.

– Господи, вы же не думаете… – залепетал он, но Куизль уже протиснулся мимо него.

– Когда речь заходит о дьявольском промысле, о Господе лучше не заговаривать, – сказал он походя. – А теперь открывайте дверь, мне нужно расспросить подозреваемого. Или, может, мне сначала с вами поговорить?

В следующую секунду бригадир откинул засов и отворил дверь. Куизль вошел внутрь и прищурился; потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к полумраку. Наконец он разглядел у противоположной стены Непомука. Узнав друга, монах со стоном поднялся.

– Якоб! – прохрипел он. – Я уж думал, ты меня бро…

– Тсс! – Куизль прижал палец к губам и бросил через плечо: – Я позову, если мне потребуется грубая сила при допросе. А до тех пор оставьте нас одних.

Солдаты с готовностью захлопнули дверь. Затем послышались приглушенные голоса, но бригадир приказал всем замолчать. Палач усмехнулся.

– Всегда хотел наговорить что-нибудь заумное, как ученые, – прошептал он. – Не так уж и трудно оказалось. Пустые, напыщенные словечки, а люди-то как притихают! – Куизль откинул капюшон и утер пыль с лица. – Теперь эти четверо только и знают, что родимые пятна свои рассматривать. Надеюсь, что никто из них не додумается сбегать к судье.

Непомук в ужасе поднял глаза:

– К судье? Хочешь сказать, это солдаты земельного судьи?

С лица Якоба сошло все веселье.

– Боюсь, у меня для тебя плохие новости, Непомук. Тебя сегодня же хотят перевезти в Вайльхайм. Прости, но я не смог этому помешать.

Непомук привалился к стене и спрятал лицо в ладонях.

– Тогда все пропало! – прошептал он. – В Вайльхайме меня начнут пытать. Господи, Якоб, знал бы ты, как мне страшно! Я боюсь не смерти, а боли. Ты сам знаешь, что теперь будет. Дыба, каленое железо, сера…

– Заткнись и слушай меня! – резко прервал его Куизль. – Ты кто, сын палача или мышь какая-нибудь? – Он схватил друга за воротник и посмотрел в глаза. – Вспомни войну, Непомук. Вспомни Брайтенфельд! Надежда есть всегда!

Непомук кивнул и уставился перед собой. Он понимал, о чем говорил Куизль. В битве под Брайтенфельдом шведы уничтожили почти всю армию Тилли: от некогда сорокатысячного войска осталось всего шесть сотен. Куизль и Непомук выжили лишь потому, что спрятались в куче трупов. И всю ночь им пришлось слушать крики раненых, которых добивали вражеские солдаты.