– Мама говорила, что в детстве она вас очень боялась. А вот я вас ничуть не испугалась.

– Приятно слышать, – улыбнулась Селия. – Принимаю это как комплимент.

Разговор продолжался, пока за окном не стемнело. Вошедший Билли принялся разжигать камин. Селия очень устала, но продолжала говорить, подбадриваемая нескончаемыми вопросами и любопытством Дженны. Она знала, зачем это делает. Она возвращала Дженне Барти, причем не только взрослую, сильную, любящую Барти, которую Дженна знала сама. Пусть узнает, какой Барти была в детстве, как она дважды теряла мать. В первый раз это случилось, когда Селия забрала ее из родительской семьи, а во второй – когда Сильвия умерла. Дженна обязательно должна знать, что когда-то ее мать была одиноким, испуганным ребенком, но все-таки сумела не растеряться и выжить.

Естественно, ни о каких похоронах не могло быть и речи. И тогда Себастьян предложил провести поминальную службу.

– И проводить ее надо в Эшингеме, в часовне. Дженне там нравится, она говорила, что ощущает там покой. Думаю, никто не будет возражать. Мы должны официально проститься с Барти.

Никто с ним не спорил. Приехали все. Литтоны были представлены несколькими поколениями.

Дженна сидела на передней скамье, между Селией и Чарли, прилетевшим два дня назад. Она привыкла все измерять масштабами своей малочисленной семьи, и сейчас ее изумляло, сколько народу собралось в небольшой сельской церкви. Помимо Литтонов, сюда пришли Себастьян, Иззи, Миллеры, старший брат Селии лорд Бекенхем с семьей. Все посчитали необходимым проститься с Барти, которую очень любили.

Церковь утопала в цветах, однако в центре было пусто. Столь привычного для подобных церемоний гроба не было, и это лишь усиливало ощущение потери. Барти полностью ушла из мира живых.

Сама служба была очень простой. Органист исполнил гимн «Вперед же, воинство Христово» – любимый гимн детства Барти. Джей прочитал выбранный Дженной отрывок из «Нагорной проповеди». Затем прозвучало несколько молитв, после чего с места поднялся Себастьян.

– Сегодня мы пришли сюда, – его сильный голос заполнил все пространство церкви, – чтобы проститься с Барти, которую мы любили. Все без исключения. У нее был дар пробуждать в людях любовь. Каждый из нас мог бы до самой ночи рассказывать о Барти. Позволю себе рассказать вам свою историю. Когда я впервые увидел Барти, ей было не то девять, не то десять лет. Она уже принадлежала к великому клану Литтонов и в то же время во многом оставалась выходцем из семьи Миллер. Наша встреча произошла в доме на Чейни-уок. У Селии были гранки «Меридиана», и она разрешила Барти их прочитать. Бывая в том доме, я постоянно видел Барти и не переставал восхищаться ею. Меня всегда поражали ее прекрасные манеры. Она была не по годам взрослой и старомодной в хорошем смысле этого слова. Не без некоторого волнения я спросил, читала ли она «Меридиан времен». Это была моя первая книга. Думаю, вам известно, сколько волнений ощущают писатели по поводу их первенцев. Барти очень серьезно на меня посмотрела и ответила, что книгу мою прочла и та ей очень понравилась. Я уже облегченно вздохнул, когда она добавила со свойственной ей честностью, что моя книга почти так же хороша, как «Маленькие женщины» [18] , но все же уступает им. Она посоветовала мне прочесть тот роман, если я до сих пор его не читал. Получив такую порцию доброжелательной критики, мне оставалось лишь смиренно удалиться. Возможно, первая книга «Меридиана» стала бы и последней, если бы я вдруг не услышал от Барти, что мой роман спас Джею жизнь. По ее мнению, этого могло бы и не случиться, если бы она взялась читать ему «Маленьких женщин». И тогда, вдохновленный ее признанием, я стал писать продолжение. Я рассказываю вам эту историю, ибо она как нельзя лучше показывает характер Барти. Став взрослой, она сохранила все качества, бывшие у нее уже в детстве. Она была удивительным человеком: умная, дальновидная, смелая, добрая, упорная, верная и предельно честная. Сегодняшний день – день великой скорби для всех нас, и в особенности для Дженны. Но пусть Дженну утешает то, что ей достался от матери самый драгоценный дар. Она унаследовала материнский характер. Я не знаю человека, который не любил бы Барти, боялся бы ее, кто не восхищался бы ею. О ней всегда говорили только хорошее. Барти была поистине уникальным человеком. Нам посчастливилось знать и любить ее. И ты, Дженна, должна гордиться тем, что являешься ее дочерью.

Закончив свою речь, Себастьян уселся на скамью по другую сторону прохода. Он ласково улыбнулся Дженне, потом низко склонил голову. Иззи, поняв, что отец плачет, взяла его за руку. Она и сама плакала. Иззи с беспокойством посмотрела на Дженну. Та кусала губы, чтобы не разрыдаться, но все же сумела спеть весь гимн «Господь дорогой, Отец человеков», выбранный Билли и Джоан. Потом она уронила голову на плечо Селии и дала волю слезам. И Селия, всегда гордившаяся своим самообладанием и никогда не плакавшая на публике – ее глаза оставались сухими на похоронах матери, ММ и даже Оливера, – обняла Дженну и склонила голову, роняя слезы на красивые золотисто-рыжие волосы девочки.

Чарли с самого начала вел себя просто образцово. Он прилетел тихий, согнутый горем. Дженна, Кэти и Иззи встретили его в аэропорту Хитроу и отвезли на Чейни-уок. Селия оказала ему весьма любезный прием, ничем не намекнув, что ей известна причина спешного возвращения Барти в Нью-Йорк. Естественно, и она, и Себастьян понимали, что Чарли косвенно повинен в гибели Барти. Но, видя его, сломленного, искренне горюющего, Селия убедилась, что он чувствует свою вину.

В тот вечер он даже понравился Селии. Чарли говорил мало. Произнеся несколько слов, он тут же замолкал. Обед был тягостным. У девочек не высыхали слезы. Селия чувствовала себя крайне утомленной, Иззи сидела тихая и понурая. Говорил исключительно лорд Арден, причем исключительно банальности. Он болтал о погоде, о шокирующем нарушении традиций, выразившемся в допуске в палату лордов не только ненаследственных пэров, но еще и женщин. Затем он принялся осуждать лорда Алтринчема, посмевшего злобно критиковать монархию, после чего заговорил о принце Чарльзе, ставшем принцем Уэльским. Эта болтовня никого не интересовала. Никто толком и не слушал лорда Ардена, однако все были ему очень благодарны, поскольку он избавил их от необходимости что-то говорить самим.

Утром Чарли вышел к завтраку совсем бледным и спросил Дженну, хочет ли она поговорить. Она согласилась. Видя, как искренне Чарли переживает гибель ее матери, Дженна испытывала странное облегчение. Он был еще одним человеком, по которому случившееся нанесло самый сильный удар. У всех остальных, как бы они ни оплакивали гибель Барти, была своя жизнь, в которой ничего не изменилось. Только жизни Дженны и Чарли претерпели коренной перелом.

Он говорил о том, как сильно любил Барти, как счастлив был с ней и как ее любила Кэти.

– Ей было непросто принять нас обоих, но она замечательно справилась. Она умела справляться с жизненными ситуациями.

– Да, – согласилась Дженна. – Мама была редким человеком.

С заметным беспокойством Чарли спросил, знает ли она, почему мама решила так спешно вернуться в Нью-Йорк.

– Из-за работы. Сказала, что в издательстве возникли какие-то проблемы. До чего я ненавижу это издательство! – почти крикнула Дженна в преддверии гнева, который нахлынул на нее и долго не отпускал.

Это гнев отравлял ее жизнь на протяжении недель и даже месяцев. Он наложил свой отпечаток на повседневность, отчего даже самые обыденные дела давались Дженне с трудом. Ей не хотелось общаться с подругами. Она забросила учебу. Даже самые счастливые воспоминания, окрашенные гневом, становились ужасными. Дженна без конца прокручивала в мозгу события последнего дня жизни матери. Ну почему ей так понадобилось лететь в Нью-Йорк одной? Почему работа всегда стояла у нее на первом месте? Почему мать ничего не рассказала ей и даже не спросила, хочет ли она вернуться раньше?