– Какой же ты добрый, Чарли! Остался здесь, чтобы навещать миссис Нортон. Мы все так думали. Скажи, а ты звонил маме перед ее внезапным отъездом?

– Нет, – вздохнул он. – Не звонил. Но я собирался поехать в аэропорт ее встречать. Я волновался, как мальчишка-школьник. А потом…

Он замолчал. Его лицо перечеркнула гримаса боли.

Дженна взяла его за руку и поцеловала.

– Как все это ужасно! Согласен?

Чарли тоже плакал по Барти. Иногда. Дженна слышала это своими ушами: тяжелые звуки мужских рыданий, доносившихся поздними вечерами из его кабинета. Случалось, он плакал вместе с Дженной, обнимая ее. Наверное, она бы ни за что не пережила все это, не окажись рядом Чарли. Он ведь тоже осиротел. Бедняга Чарли! Ну почему жизнь бывает жестокой к таким хорошим людям? Вскоре после их возвращения в Нью-Йорк умерла Салли Нортон. У нее неожиданно случился второй инсульт, оборвавший ее жизнь. На похороны Чарли отправился один, не желая увеличивать горе девочек. Оттуда он вернулся довольно бледным и очень тихим. Дженна и Кэти старались хоть как-то его утешить. На ужин они приготовили его любимые блюда, а потом тактично оставили одного. Дженне показалось, что потом она слышала, как Чарли с кем-то ругался по телефону. Возможно, ей показалось. Она решила ни о чем его не спрашивать.

Все старались помочь Дженне. У кого-то это получалось лучше, у кого-то – хуже. Многие изливали на нее обильные слова утешения, липнущие к ней, как патока. В частности, этим грешили Тори и Венеция. Обе нравились Дженне, но она устала от нескончаемых объятий, поцелуев и совместных рыданий. Иззи говорила мало, зато помогала одним своим присутствием. Нони тоже была скупа на слова. Это удивляло Дженну, поскольку в иных ситуациях Нони умела болтать не меньше своей тетки. Себастьян обходился без слащавостей. Он просто спросил, хочет ли Дженна приехать к нему в гости. Она согласилась. Себастьян встретил ее на пороге дома, крепко обнял и честно признался, что не знает, о чем говорить, зато готов выслушать ее.

– А хочешь, просто помолчим или чем-нибудь займемся. Я тут занялся разборкой старых рукописей. Ты не откажешься помочь?

Миллзы тоже оказались излишне говорливыми. Но чувствовалось, они тяжело переживали гибель Барти, а потому Дженна простила их. Мария без конца плакала, но это не удивляло Дженну. Зато экономка рассказывала разные интересные мелочи о ее матери, которые Дженна могла слушать часами. Рассказы Марии были теплыми, полными любви и неприкрашенными. Порой она сердилась на хозяйку. Об этом Мария тоже говорила. Например, Барти могла рассердиться, обнаружив где-то пыль. Готовила ее мать из рук вон плохо, однако утверждала, что любит этим заниматься. Иногда такие воспоминания даже вызывали смех.

Дженну изумил Лукас, написавший ей потрясающее письмо: теплое, доброе и с большим юмором. В письме он вспоминал, какой ее мама была в молодости. Лукас признавался, что в детстве очень любил слушать рассказы Барти про войну и ее службу в Женском вспомогательном территориальном корпусе. Однажды ночью Барти стояла в карауле, охраняя территорию лагеря, и пропустила полковника, не спросив у него пароля. А полковник оказался проверяющим. Лукас писал, что учил ее маму показывать фокусы, но у той совсем ничего не получалось. Барти, в свою очередь, пыталась научить его лазить по деревьям, однако он сильно трусил.

«Твоя мама была очень смелой. Она залезала на самую вершину дерева, а я стоял внизу и хныкал, потому что боялся лезть».

Лукас замечательно вел себя и после поминальной службы. Он подошел к Дженне, поцеловал ее и честно признался, что не знает, о чем говорить. Пожалуй, только о том, как он потрясен случившимся и как сильно он любил Барти. Потом, когда все расходились и Дженну захлестнула новая волна рыданий – Лукас и Нони в это время прощались с другими, – Лукас не стал делать вид, что не заметил ее слез, и не поспешил уйти. Он снова подошел и молча обнял Дженну, поскольку слова были бессильны. Чем-то он был похож на Джо: такой же тихий и молчаливый, но в его голове теснились мысли и идеи. Почему-то большинство Литтонов считали Лукаса невоспитанным и все такое, но Дженне он очень понравился.

И ее дядя Джейми тоже вел себя замечательно. Никаких лишних слов. Дженна чувствовала его доброту и участие. Она часто спрашивала, похож ли он на ее отца. Джейми всегда отвечал, что ни капельки. Прежде всего ее отец был гораздо умнее и успешнее. Но Дженна подозревала, что у ее отца и Джейми было много общего. Сейчас мысль об этом позволяла ей чувствовать себя не такой одинокой. У нее есть дядя Джейми.

Постепенно до Дженны стало доходить: оказывается, она довольно богата. Во всяком случае, потенциально. Джейми очень деликатно рассказал, чем явилась для нее гибель матери в плане финансов. Он заверил Дженну, что ей не придется ничего менять в привычном образе жизни. У нее достаточно денег на удовлетворение всех ее потребностей.

– Но ведь ты же не знаешь, о чем написано в ее… завещании, – сказала Дженна, у которой задрожали губы.

– Пока не знаю. Как только узнаю, обязательно тебе расскажу.

– А что с домами? Кому они будут принадлежать? Я про дом в Нью-Йорке и, само собой, про Саут-Лодж.

– Прости, Дженна, я пока не знаю. Но вскоре мы это узнаем. Я очень удивлюсь, если оба дома не останутся в твоей собственности.

– Понимаю. Значит, нам не надо переезжать?

– Ни в коем случае. Только если вдруг тебе самой захочется. – Джейми тепло и участливо улыбнулся ей.

– Мне не захочется. А что теперь будет с «Литтонс»?

– Как ты знаешь, издательство находилось в личном владении твоей матери. Пятьдесят процентов его стоимости заложено в твой фонд. Семья Литтон имеет тридцать два процента акций «Литтонс – Лондон». Теперь положение может измениться. У англичан появилась возможность выкупить остальные шестьдесят восемь процентов акций своего издательства. Им может быть предоставлено право выкупить эти акции по специальной цене, которая будет установлена в результате трехсторонних переговоров между нашими и их юристами, а также членами попечительского фонда.