В душу закрались некоторые сомнения: а особисты ли эти двое «товарищей»? Документов-то они не показали! Да если бы даже и показали – у тех «бранденбургов», которые два дня назад в Ровно пытались вырезать штаб мехкорпуса, тоже были документы. Как настоящие, видимо, если они беспрепятственно в здание проникли. В общем, надо держать ушки на макушке, а то заведут нас сейчас в засаду. От тыловиков толку никакого – их сержант одной очередью положит. А мне, чтобы пистолет из кармана достать, несколько секунд понадобится – могу не успеть, ему-то всего лишь ствол в мою сторону развернуть. Значит, что? Значит – нож! Он на левом боку, сержант его не видит.

Незаметно (как мне кажется) расстегиваю предохранительный ремешок на ножнах и вынимаю клинок. Беру оружие обратным хватом, пряча лезвие за рукавом гимнастерки. Теперь мне достаточно лишь слегка качнуться в сторону автоматчика и легонько ткнуть его в шею, чуть ниже уха. Там как раз сонная артерия проходит. Кровищи будет…

К счастью, оказалось, что моим кровожадным планам сбыться не суждено – буквально через десять минут наш небольшой кортеж въехал в другое село, гораздо меньше предыдущего. Зато порядка тут было явно побольше – легковые и грузовые машины не стояли беспорядочно вдоль заборов, а прятались на приусадебных участках, частично закрытые ветками яблонь и груш (или что тут у них растет?) и частично накрытые масксетями. Пока мы пылили по Мэйн-стрит, я заместил три замаскированных поста с пулеметами и парочку счетверенных «Максимов» в качестве средств ПВО. В общем, это явно были наши, какое-то некрупное, но чрезвычайно мобильное, судя по количеству транспорта, подразделение. Вероятно, что действительно штаб корпуса – кроме обычных грузовиков в садиках пару раз мелькали «кунги» с большими антеннами.

«Эмка» тормознула у обычного одноэтажного дома. Из нее вышел бригкомиссар и махнул нам рукой. Мол, выгружайтесь. Первым из кузова выскочил сержант с автоматом. Облегченно вздохнув, я убрал в ножны клинок и последовал его примеру. Остальные красноармейцы вывалились в дорожную пыль как кули с известной вонючей субстанцией. К автоматчику Мише присоединились еще два бойца с «ППД», вышедшие встречать начальство. Легковушку тут же загнали во двор и накрыли маскировочной сетью. А полуторку заставили отогнать в переулок. Затем нас всей толпой повели в дом. Здесь неожиданно оказалось несколько комнат. Бойцам и Синичкину приказали сесть на длинные лавки в прихожей, а меня, по знаку главного особиста, сразу повели в «кабинет».

Богатством мебели данное помещение не блистало: здесь присутствовал небольшой письменный стол и несколько стульев – один за столом, остальные вдоль стен. Почти посередине комнаты стояла табуретка. Бригкомиссар отошел к окну и встал там, барабаня пальцами по подоконнику. Мне сесть не предложили, поэтому я просто встал возле табуретки, прикидывая, прикручена ли она к полу, а если нет – то можно ли будет использовать ее в качестве метательного или ударно-дробящего оружия.

– Миша! – Лукашин кивнул на меня сержанту.

Тот понял начальника без слов – сдвинув автомат на спину, зашел со спины и ловко снял с меня пояс с пустой кобурой и ножом. Тут же из-под гимнастерки на пол спланировал пакет, в котором немцы передавали документы. Затем руки сержанта обманчиво легко обхлопали карманы – нагрудные оказались пусты, а из кармана брюк как бы сама собой выскочила «Астра». Показав особисту находки, Миша взглянул на меня с новым интересом. А Лукашин, казалось, даже не удивился.

– Запри его где-нибудь и веди сюда этих… бойцов. Начни с того… с синяком на морде! – распорядился бригкомиссар.

Меня вывели на задний двор и проводили до хозяйственных построек, которых здесь было штук пять-шесть. Невообразимое, на мой взгляд городского жителя, количество ненужных сараюшек. Нет, я, конечно, знал много всяких «умных» названий, вроде «птичник», «свинарник», «телятник» и «овинник», не считая всяких там конюшен и амбаров, но… Хоть как-нибудь определить специализацию этих строений был не в состоянии. Поэтому сарай, в который меня втолкнули, так и остался для меня просто сараем. Хорошо, что здесь не воняло навозом и не летали мухи. Здесь даже присутствовал небольшой стожок сена. Который, видимо, и служил нарами в сём узилище.

Ну, тюрьма так тюрьма… Могло быть и хуже! Вот как-то раз, помню, я почти неделю в самом настоящем зиндане просидел – яме трехметровой глубины. А случилась данная эпидерсия поздней осенью, и с неба почти беспрерывно лил бодрящий ледяной дождь. А тут просто курорт – тепло, мягкое свежее сено, на голову не капает. Вот только в животе уже бурчать начало – видимо, чрезвычайно плотный завтрак в столовой для высшего комсостава благополучно переварился. Ну да, время-то к вечеру уже – судя по положения солнца, сейчас часиков этак семь. То есть девятнадцать ноль-ноль. А кормить здесь будут? Этот вопрос я и задал через щелку в дощатой двери расхаживающему перед сараюшками часовому с автоматом.

Тот посмотрел на меня так, словно с ним вдруг заговорило дерево. И, ничего не ответив, неторопливо продолжил наматывать по заднему двору круги, периодически скрываясь от моего взгляда за углом построек. Ну и хрен с вами! Я рухнул на сено и постарался устроиться поудобнее.

Однако минут через пятнадцать-двадцать звякнула щеколда и в сарай зашел невысокий красноармеец с котелком в руке. Он молча поставил котелок на землю возле входа, положил на край посуды два ломтя серого ноздреватого хлеба. Затем достал из кармана ложку и воткнул ее в густое содержимое, зачем-то предварительно обтерев ее об рукав гимнастерки. Пару секунд полюбовавшись на получившийся натюрморт, боец почему-то тяжело вздохнул и вышел, так и не произнеся ни слова. По сарайчику поплыл одуряющий запах гречневой каши с тушенкой. Вот это я понимаю – сервис!